Константин Булгаков - Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

В театре давали «Сотворение мира». Нарышкину приносят афишу, где вместо Mipa напечатано Сотворение мира. «Велите, – сказал он Шаховскому, – перепечатать афишку; каждый должен делать свое дело, я не хочу мешаться в дела г-на Румянцева». Про одного генерала нашего, у которого изо рта воняет, он говорит: «О, этот генерал с духом!» Этот Александр Львович неисчерпаем. Поехал в Москву.

Министр внутренних дел представил в Совет записку, в которой доказывает невозможность снабжения провиантом новой армии в случае войны с Австриею. Он предвидит такие препятствия, что готов выйти из министерства, если его мнение не одержит верха. Государь 13-го едет в Финляндию, Сперанский его препровождает, о прочих не слышно еще. Отсутствие продолжится две недели. Финляндии дана будет конституция. Румянцев приехал 28-го; уверяют, что ему худо; не очень верю этому: говорят всегда о том, чему желают исполнения. Негодование против него растет со дня на день вместе со страшной дороговизной: мука поднялась в цене с 7 рублей до 26 рублей – неслыханная доселе вещь.

Вчера я обедал у Марьи Антоновны; сам с нею говорил; она меня обласкала, обнадежила. Милая женщина дала славную причину, отчего еще не говорила государю: она доказывает, что будет говорить только наверняка, чтобы дело непременно состоялось. Можешь себе представить, в каком я волнении. Держи все это в секрете. Я в отчаянии, что не могу дать тебе ответа по поводу Мальтийского ордена. Бог знает, сколько раз был я у Салтыкова, и все не могу его застать, все нахожу жену, а его никогда; я не сомневаюсь, что он тебе устроит это дело; во всяком случае, так или иначе, а это не уйдет от тебя; носи свой крест там, а я здесь буду хлопотать.

У нас будут шитые мундиры. Румянцев привез рисунки из Парижа; государь их опробовал, скоро выйдут.

Александр. Москва, 29 марта 1809 года

Я приехал сюда третьего дня. В Клину бросил Антонио с Гришкою и кибиткою, а сам поскакал на перекладных; в восемь часов был в Москве, несмотря на дьявольскую дорогу; но зато и теперь бока еще болят. Батюшка очень обрадовался: боялся, что я пропущу зимнюю дорогу и заживусь в Петербурге. Долго мы очень болтали, пришли Фавст, Чернышев и Жанно, узнав, что я приехал; пили все вместе чай. Батюшка в свое время лег спать, а я – к Фавсту, у которого ночевал.

На другой день опять долго поутру говорил с батюшкою. Он говорил мне об известном письме, о котором я писал тебе подробно из Петербурга и в котором я говорил ему об N. Вот его слова: «Ну, братец, я получил письмо, в котором ты мне говоришь о княжне, думал много об этом; ты знаешь чванство князя Василия, знаешь также состояние моего кошелька. Княжна, конечно, ангел, но я вижу много затруднений. Прежде всего, на ваше устройство нужно 50 000 рублей, нужен дом, затем платья, шали. Я хотя и не ханжа, но думаю, что если тут Божья воля, то мы не должны ей противиться». Я его прервал, сказав: «Все, что у вас прошу, это не отымать у меня надежду счастья, коим себя ласкаю». Батюшка отвечал: «Ну, увидим; Божья воля исполнится. Не доверяйся никому, будь скромен; ты веришь Фавсту как Евангелию, а он не что иное, как шалун». Княгиня Куракина (Воронцовская) [57] Княгиня Наталья Петровна жила тогда в разводе с князем Степаном Борисовичем Куракиным. По матери своей она была родная племянница князя Н.В.Репнина, и Булгаков называет ее Воронцовскою по пригородной московской даче князя Репнина Воронцову. , сестра П.П.Нарышкина, – наша поверенная; это очень достойная женщина и любит нас с нежностью, и N., и меня. У князя Василия я думал, что меня удушат от целований.

Александр. Москва, 15 апреля 1809 года

Женитьба моя почти решена. У меня было несколько совещаний с батюшкою. Мне казалось, я замечал в нем холодность; вместо того оказывается, что после моего знаменитого письма из Петербурга он не переставал заниматься сглаживанием препятствий. Он мне сказал, что возьмет на себя расходы по моему обзаведению. Ты знаешь, что батюшка нам оставил по 1000 душ каждому, свободных от всяких долгов [58] Братья Булгаковы не получили вполне наследства после отца своего; Анна Петровна Колтовская (двоюродная их сестра) завела с ними тяжбу об имении, продолжавшуюся много лет, доходившую до государя и проигранную ими. . Князь Василий сказал мне: «Мне плевать на то, что в городе болтают. Ты не простолюдин. Что мне до того, что Москва полна слухов об этой женитьбе».

Батюшка дал намедни большой обед Волкову из Петербурга и Муромцевым. Катерина Матвеевна, новобрачная, там была. Батюшка был очень весел. Был тут Иванушка, дурачок Хованских. Папа заставил его плясать и бросил под ноги хлопушки. Он пошел по ним; как хлопок раздается, дурачок наземь кидается, начинает креститься и кричать, будто ему горло режут. Папа не выезжает со двора, не имея коробочку хлопушек.

Константин. Вена, 18 апреля 1809 года

Ты, я чаю, знал генерала Линденау, который всегда гулял по Пратеру в мундире и примечателен был по своей странной фигуре. Он был с эрцгерцогом Людвигом, и ему приписывают оплошное его поведение. Говорят, что эрцгерцог, когда его поколотили, спросил у Линденау: «Что же будут говорить о нас в Вене?» Линденау отвечал: «Скажут, что один из нас молодой принц, а другой – старый осел».

Ежеминутно ожидают новых известий, кои я вам тотчас напишу. Впрочем, император не только не робеет, но будет воевать до последнего человека. А для того, что генералиссимус потерял несколько тысяч человек и свою позицию оставил, неужели Австрия погибла, Австрия, у которой 26 миллионов подданных? Неприятно только то, что, может быть, война будет производиться не в империи, а у самых границ, а может, и в границах здешних; но и сие еще не решено, ибо эрцгерцог в Каме с более нежели 100 тысячами войска, Тиллер в окрестностях Браунау с 60 тысячами. Сегодня выходят батальоны милиции 30 тысяч человек, а французы, бессомненно, сильно ослаблены потерями в Италии, Тироле, победою Тиллера, да и самим сражением с эрцгерцогом.

Ежели, паче чаяния, французы разобьют совершенно армию австрийскую и придут сюда, то наперед всем иностранцам, а стало, и дипломатическому корпусу, придется оставить Вену; вот что мне бы весьма неприятно было, не имея теперь денег; но и сие может поправиться, когда ты, милый друг, будешь в Москве: ибо батюшка мне пишет, что тебя только ждет, чтобы мне их прислать. Ну, брат, здесь все становится дороже, а мне еще труднее жить тем, что теперь имею; но о сем я тебе уже довольно говорил. Поговорим-ка о твоих делах. Мое нетерпение узнать, как ты в Петербурге все кончил и как главное твое дело идет, – чрезвычайно. Не могу дождаться твоих писем, но надеюсь всякий день не лечь без них спать, ибо ты, верно, из Петербурга еще писал ко мне по почте, ежели не имел курьерской оказии.