Пол Аллен - Миллиардер из Кремниевой долины [История соучредителя Microsoft] [litres]

К лету 1970 года я окончательно подсел на Хендрикса. По выходным я надевал лиловые брюки-клеш с ширинкой на пуговицах, медальон на шею и шляпу, отдаленно напоминающую шляпу Хендрикса. В спальне я повесил черно-белый плакат Джими, играющего с закрытыми глазами. Он в черной сценической куртке, на обнаженной груди – медальон, одна рука – в одну сторону, другая, с перевернутой гитарой (Хендрикс, левша, играл на инструменте для правши), – в другую.

Уроженец Сиэтла, Хендрикс приехал в июле, чтобы выступить на стадионе «Сикс», в бейсбольном парке. На билетах не указывалось место, так что мы с подругой примчались пораньше, чтобы устроиться в двадцати футах от сцены. Когда Джими появился, дождя не было, потом начало накрапывать, и вскоре припустил хороший сиэтлский ливень. Чтобы укрыть Хендрикса, был приготовлен пластиковый навес, но он не обращал внимания. Джими стоял на краю сцены, закрыв глаза, а дождь мочил его оранжевый велюровый костюм, и потоки струились по «Стратокастеру». Вблизи он выглядел величественно, и звук был такой оглушительный, что иногда трудно было узнать песню.

Хендрикс в тот вечер выглядел усталым и играл не так, как в «Колизеуме». Однако Джими и на 60 % мощности оставался особенным, если ты видел его руки вблизи. Он играл «Дитя Вуду», и «Красный дом», и новые песни, а пальцы скользили великолепными плавными движениями вдоль грифа – и ни одной фальшивой ноты. Хендрикс был худой, но с огромными руками и поразительно длинными пальцами. Он заставлял «Стратокастер» говорить человеческим голосом, исполняя запястьем глубокое вибрато, от которого нота пела. Иногда он большим пальцем исполнял басовую партию, продолжая играть аккордами соло или ритм. Казалось, одновременно играют две гитары.

Джими импровизировал почти на каждом концерте; каждый вечер это был новый Джими. Когда великие артисты играют живьем, они выплескивают себя целиком. Это дар и приглашение: «Я ухожу далеко, идите со мной. Но после безумств я верну вас обратно».

Концерт на стадионе «Сикс» стал последним появлением Джими в Сиэтле. Два месяца спустя, придя из школы, я услышал страшную новость: в Лондоне Хендрикс задохнулся во сне, смешав спиртное с барбитуратами. В тот день я без остановки играл «Страну электрической леди». Родители, что-то прочитав по моему лицу, сочли за благо не вмешиваться.

Моя печаль утихла не скоро. Джими сочинил и записал столько великих песен всего за три года; я не мог не думать о той музыке, которую он уже никогда не создаст. Его похоронили в Рентоне, к юго-востоку от Сиэтла, но у меня так и не хватило духу посетить его могилу.

Одним из моих главных приобретений в память о Хендриксе стал его белый вудстокский «Стратокастер», чей звук шокировал музыкального руководителя в Лейксайдской школе. Я купил гитару в 1991 году за 750 000 долларов – рекордная цена за гитару, но я решил, что это немного за веху в истории рока и гитары. Трогая проржавевшие струны и головку грифа, я думал, что это профессиональный инструмент Джими, ни больше ни меньше, одна из десятков гитар, что он сменил за карьеру. Вудстокский «Страт» был уже не в рабочем состоянии, но я иногда подключал другую гитару к педали Хендрикса Uni-Vibe, которая давала плывущее эхо. Тогда, казалось, я касаюсь звука Джими, хотя бы немножко.

На аукционе Сотби я купил широкополую черную фетровую шляпу, в которой Хендрикс снялся для обложки альбома «Горячие хиты». Достав шляпу из коробки, я почувствовал себя странно – в шляпе осталось что-то от Джими. У меня неожиданно возникла идея создать музей в его честь. Я подумал, что другие тоже получат удовольствие от этих реликвий.

Память Хендрикса была увековечена бронзовой звездой на искусственной скале в зоопарке Вудленд (хотя, когда наш музейный проект уже набирал обороты, город установил в районе Кэпитол-Хилл бронзовую статую – Джими играет, стоя на коленях). Мне казалось, что он заслуживает большего. Как мы с Джоди решили сначала, музей Джими Хендрикса станет галереей площадью десять тысяч квадратных футов в павильоне Флага – здании, оставшемся со Всемирной выставки 1962 года. Я встретился с Элом Хендриксом, отцом Джими, унаследовавшим права на музыку сына. Это оказался приятный мужчина; похоже, наша идея его вдохновила.

Через несколько месяцев Эл и Джейни Хендрикс, сводная сестра Джими, пришли ко мне в офис.

– Послушайте, – сказала Джейни. – Мы узнали, что нас хотят ограбить.

Как позже заявил Эл в ходе разбирательства, он, по совету своего адвоката Лео Брэнтона, подписал бумаги, которые счел лицензионными договорами. Но постепенно до него дошло, что его обманом заставили передать наследство Джими сложной сети компаний (и ко всем имел отношение его юрист). Эл сказал, что получает 50 000 долларов в год за интеллектуальную собственность, которая оценивается в десятки миллионов долларов. У семьи не было средств на процесс, и они обратились ко мне.

Чтобы помочь восстановить справедливость, я согласился покрыть издержки семьи по возвращению наследства Джими. Если процесс удастся выиграть, они отдадут мне деньги из дохода от возвращенной коллекции; если проиграют, они мне ничего не должны. В апреле 1993 года Эл Хендрикс подал иск, обвинив Брэнтона в мошенничестве. Мы тем временем продвигали наш проект музея Джими Хендрикса. Мы попросили у семьи права на использование имени и изображений Джими и на демонстрацию некоторых семейных реликвий, оговорив, что это никак не связано с нашей поддержкой. Был подписан меморандум о взаимопонимании.

К середине 1994 года я потратил 5,9 миллиона долларов на процесс и решил на этом остановиться. Дело было на мази, и семья могла закончить его и без моей помощи. Примерно в это время переговоры о лицензировании между семьей и нашим музеем застопорились. Я удивился, но понял. Потеря контроля над наследством Джими травмировала Эла и Джейни. Они проявляли повышенную осторожность, чтобы не влипнуть по новой.

В мае 1995 года, за месяц до передачи дела в суд, стороны заключили соглашение, по которому Элу Хендриксу передавались «все права в отношении собственности, описываемой в целом как наследство Джими Хендрикса…».

Хотя ответчики не были обвинены в нанесении ущерба, это была большая победа клана Хендриксов, и я радовался, что справедливость восторжествовала – и для семьи, и для музыки Джими.

После публичных слушаний 1992 года, вызвавших большой интерес, мы поняли, что «недостаточно просто выставить костюмы и гитары и объявить, что мы представили творчество», как сказала Джоди корреспонденту местного журнала, «нужны серьезные программы, чтобы связать реликвии с идеями, которые мы пытаемся донести». Коротко говоря, музей должен рассказывать историю. Нужно, чтобы Джими находился в контексте своего музыкального наследия в Сиэтле и на всем тихоокеанском северо-западе. Я надеялся, что мы попутно сможем исследовать один из главнейших вопросов: откуда берется творчество?