Николай Лесков - Земные ангелы [антология]

– Что же тут смешного?

– Смешного, действительно, мало, а грустного много. Создали люди себе какую-то особую душу, богословскую, и стараются доказать ее существование. Ну, конечно, никогда ничего и не докажут…

– Ты опять что-то странное заговорил. Разве душу люди создали? Душу Бог создал…

– Верно. Только про душу, которую Бог создал, люди позабыли, а выдумали какую-то свою… Хорошо этот вопрос владыка разъяснял нам. Заходили мы раз к нему с отцом Герасимом. Разговорились. Так это у него просто все и ясно выходит. Не знаю, сумею ли я тебе передать…

Отец Павел задумался и, немного помолчав, спросил:

– Как по-твоему: в яйце есть петух?

– То есть, как это?… Что за странный вопрос?

– Вот и вопрос о том, есть ли в человеке душа, тоже должен быть таким же странным. В яйце, конечно, нет петуха, но из яйца может при известных условиях вылупиться цыпленок, из которого потом может вырасти петух. Человек – это яйцо, и пока он – яйцо, он мало отличается от других высших животных. Его надо поставить под воздействие известных условий, и тогда в нем начинает развиваться душа, – человек превращается в свободное разумное существо. Это свободное разумное существо нужно развить в духа, освободить его из тела, как цыпленка из яичной скорлупы, и передать Богу, Который уже и довершит дальнейшее развитие человека. Вот это и значит «спасти душу человека».

Матушка молчала, видимо, вдумываясь в эти новые для нее речи отца Павла.

– Жутко становится, когда подумаешь, какая страшная ответственность лежит на священниках! – прервал раздумье матушки отец Павел. – Как назовешь ты мать, которая, хотя бы и по неведению, не доносит ребенка и родит его на свет малоприспособленным к жизни? Чувствуют такие дети, что в их мучениях повинны родители, и клянут их. Чувствуют инстинктивно и христиане, что их отцы духовные, породившие их святым крещением, отправляют своих чад на тот свет недоносками, мучатся и клянут их, обзывая презрительно «долгогривыми попами»…

Матушка продолжала думать. За последнее время ей пришлось испытать много новых впечатлений. И новая дорога, и новые речи отца Павла, и сам отец Павел, приехавший за ней после долгой разлуки как будто другим, тоже новым человеком, – все это вызвало в ней целое море мыслей, в которых она спешила разобраться.

Отец Павел пошел разыскивать забежавших куда-то детей.

– Возможно ли это? – спросила матушка отца Павла, когда он, вернувшись с детьми, опять сел возле нее.

– Что, возможно?

– Да вот то, что ты говорил… создать из человека духа…

– Для человека невозможно. Поэтому-то и потребовалось сошествие на землю Сына Божия. Христос дал людям особую силу в дополнение ко всем, действующим в мире, и с тех пор это стало возможно… Этой-то силой и действуют епископы и священники…

– И в тебе есть эта сила? – оживленно спросила матушка, с любопытством взглянув на отца Павла.

– В священниках есть, – убежденно проговорил отец Павел, – но не всякий, надевший рясу, священник. И я, может быть, пока не священник. Я только поставлен во священники. Но теперь я верую, что в мире есть сила Божия и что человек может владеть ею, а потому, стало быть, я буду священником… Да, а вот сидел бы спокойно на прежнем приходе, так и превратился бы в Анемподиста Федоровича, и зельтерскую пил бы, и в Пятигорск пришлось бы ехать. А так как на все это нужны деньги, то и дрался бы со своими прихожанами из-за каждого пятака за требу…

Отец Павел опустил голову и стал смотреть на воду. Вода под взмахами колес парохода бурлила, кипела, вздымалась красивой волной. Волна бежала, резвясь и играя, а с неба солнышко слало ей свои теплые лучи и расцвечивало ее всеми переливами радуги.

Пароход быстро несся вперед, но мысли отца Павла опережали его. Вот он видит уже пристань… Радостный отец Герасим встречает его… Все сначала отправляются к владыке за благословением. Вот добрый, не забывающий свое духовенство и в мелочах жизни, всюду поспевающий владыка. Он ласково поздравляет с приездом, благословляет его семью… А вот, наконец, и Новодуховское. Кругом все еще только начато… Подбегают «прихожане». Они веселые, ласковые, но… много, много еще надо, чтобы обратить их в «разумное Божье создание»…

Годы тяжелого, упорного труда предстоят впереди.

Но, Боже, как легок и радостен этот труд!

Не все предусмотрел отец Павел в своих забежавших вперед мыслях. На пристани встретил его не один отец Герасим: возле него с каким-то торжественным видом стоял Ерема. В руках он держал большой букет из полевых цветов.

Когда гости сошли на пристань, Ерема, радостно приняв у отца Павла благословение, важно подошел к матушке, вручил ей букет, и, вдруг закрасневшись, и широко улыбаясь, попросил новоприбывшую гостью не отказать в чести, пожаловать к нему в восприемницы.

– Разве? – оживленно спросил отец Павел.

– Вчера… – продолжал улыбаться Ерема. – Бог дочку послал…

Отец Павел и отец Герасим многозначительно переглянулись.

– Куда это вы, доктор, так спешите? – обратился отец Владимир к старому приятелю отца Григория, нагнав его на улице.

Доктор шагал в задумчивости, и оклик отца Владимира, видимо, оборвал ему нить каких-то дум. Нетерпеливо пожав руку отцу Владимиру, он полусмущенно-полусердито вскинул на него глаза и вдруг выпалил:

– На миссионерскую беседу!

– Куда? – удивленно переспросил отец Владимир.

– На ваше собеседование со старообрядцами.

– Что это с вами случилось? Насколько мне известно, вы, мягко выражаясь, были не особенно большим любителем подобных вещей, – глядя на доктора с улыбкой, заметил отец Владимир.

– Век живи, век учись, батя! – уклончиво ответил доктор, вынимая портсигар и закуривая папиросу.

– Давно это вы так стали философствовать? Что-то не замечал я этого за вами раньше…

– Мало ли чего мы не замечаем. Тычемся носами в миры вселенной, как слепые кутята в пространство, а воображаем, что все знаем.

– А в действительности: «Знаю то, что ничего не знаю»…

– Так-то оно так… Только тяжело сознавать под старость то, что и ты получил эту сократовскую оплеуху человеческому знанию. Ну, пока молод, еще туда-сюда… Пожалуй, даже полезно мучиться этими «проклятыми» вопросами. А когда переболеет человек, остановится на чем-нибудь, составит себе этакое цельное, определенное мировоззрение и заживет в уверенности, что все впереди ясно да гладко, на всякий привет есть готовый ответ, тут уж даже обидно становится, когда кто-нибудь да и вобьет клинышек в твое «цельное» мировоззрение. Поневоле потеряешь душевное равновесие…

– Вам-то кто ж вбил этот клинышек?

– Да ваш владыка…