Лестер Самралл - История жизни Лестера Самралла

Однажды воскресным вечером, когда я сидел на скамейке в церкви, ко мне заговорил Господь:

— Хочешь знать, когда Я приду?

— Да, — ответил я, слишком молодой, чтобы испугаться, услышав обращение Бога ко мне, — я все время об этом думаю.

Он сказал:

— Тогда Я скажу тебе. Об этом написано в Евангелии от Матфея (24:37): «Но, как была во дни Ноя, так будет и в пришествие Сына Человеческого». Ною было пятьсот лет, когда Я повелел ему строить ковчег. Ему исполнилось шестьсот, когда он взошел в ковчег.

Затем Бог продолжил:

— Моя милость продлилась на сто лет.

Я заплакал.

Он сказал:

— Сто лет Я давал им возможность покаяться, на они не захотели. Поэтому их ждет суд.

Я спросил:

— В конце времен тоже так будет?

Господь сказал:

— Да.

— А когда начнется Твое пришествие? — дерзко спросил я.

Я подождал ответа, но ничего не услышал. Почему? Потому что Бог никогда не отвечает на глупые вопросы. Именно по этой причине Он не разговаривает со многими из нас.

Прошло много времени, прежде чем я вновь услышал Бога, однако это не значит, что Он не пытался привлечь к Себе мое внимание.

Однажды я шел по железнодорожным путям, а сверху, с горы, навстречу мне мчался товарный вагон, но я его не слышал. Мой старший брат увидел это и со всех ног бросился ко мне. Он не успел даже крикнуть, на только налетел на меня и столкнул с путей. Мы оба упали в канаву, а вагон с грохотом пролетел мимо.

Он спас мне жизнь, но и на этот раз я не захотел задуматься, зачем я живу. Мне казалось, что я бессмертен.

Вскоре после того случая наша семья переехала в Панама-Сити, штат Флорида, где все местные дети, включая меня, жили практически на пляже. Они, как правило, росли в семьях рыбаков, и для них океан был родным домом.

Иногда мы целые дни проводили в купальных костюмах.

Однажды я решил сделать плот и сказал ребятам, чтобы они тащили на берег все большие канистры в пятьдесят галлонов, какие смогут найти. затем мы связали их вместе, а поверх уложили доски. На это ушла несколько часов. Наконец ребята столкнули плот на воду, и там я объявил:

— Это наша новая вышка для прыжков.

В этот момент один из ребят посмотрел на меня и сердито спросил:

— А кто поставил тебя начальником на ней?

— Я не начальник, — ответил я.

— Тогда почему ты с самого начала всем приказываешь?

— А вы вовсе не обязаны слушаться, — просто ответил я ему.

— И рады бы, да приходится слушаться.

Я даже не осознавал, что руководил этим проектом с самого начала и до конца.

— Ну и что? — спросил я самодовольно: мне понравилась мысль о том, что я приказываю людям и они мне повинуются.

В тот день во мне что-то произошло, и я почувствовал естественную способность вести за собой других людей. Моя мама тоже признавала во мне эти качества лидера, но ее взгляд на использование этих талантов отличался от того, что имел в виду я.

В своих молитвах мама видела меня исполняющим миссионерское служение, о котором когда-то мечтала сама. Сначала она думала, что эту мечту исполнит моя сестра Анна, которая говорила о своем стремлении нести Евангелие в Китай. Но мечты мамы снова развеялись дымкой, когда Анна ослушалась Господа и вышла замуж за неверующего.

Смерть Анны в молодом возрасте тяжелым намнем легла на сердце мамы. Она твердо решила, что я буду повиноваться Божьему призыву, как это сделали мои старшие братья.

Но в моих планах не было места служению проповедника или миссионера. Я по-прежнему хотел походить на отца, несмотря на то, что ему, казалось, было все равно, чем я буду заниматься. Очень жаль, но я тогда не понимал, что благочестивая жизнь матери в большей степени заслуживала подражания, чем мятежный образ жизни отца.

Мама не была слабой христианкой. Она была намного более строгим воспитателем, чем отец. Она никогда не говорила: «Ну подожди, вот придет домой отец». Когда нам нужна была взбучка, она выдавала нам сполна, не обременяя отца нашими проблемами и наказанием проступков.

Мама вела дом и чаще всего сама принимала важные решения по хозяйству. Когда папа получал зарплату, она клала деньги в банк и оплачивала все счета.

Будучи сердцем нашей семьи, мама также осуществляла духовное руководство нами, детьми. Она упорно и настойчиво каждый день давала нам гадание по Библии. Если мы запоминали все названия книг Библии или же выучивали наизусть двадцать второй псалом, имена апостолов или же судей Израилевых, она давала нам призы. Почему — то это изучение Библии не оставило в маем сердце никаких следов, может быть, потому, что я не пускал ату информацию в сердце.

Хотел я или нет, на мама продолжала водить меня на служения духовного пробуждения, где я сидел, низко опустив голову, отказываясь слушать или петь. Сердясь за то, что не могу играть с ребятами, я дремал на жесткой скамейке, в то время как проповедник монотонно бубнил и бубнил до позднего вечера.

И даже настоящие чудеса исцеления не производили на меня никакого впечатления. Однако произошел один случай, который я никогда не смогу забыть. У моей матери на груди появилась открытая и кровоточащая раковая опухоль. В те дни врачи умели лечить рак единственным способом — они отрезали грудь. Маме сказали: «Даже если мы сделаем операцию, то не сможем добраться до ракового очага, и он опять распространится. Дайте нам знать о вашем решении». Не зная, как поступить, мама делала то, что умела делать лучше всего. Она стала молиться.

Однажды она уже легла спать, и вдруг, лежа в постели, она увидела, как в ее комнату вошел Иисус. Он ничего не сказал, а просто прикоснулся к ней и улыбнулся.

На следующее утро мама сообщила нам:

— Я исцелилась от рака. Вчера ночью ко мне приходил Иисус.

Мой отец только ухмыльнулся. Однако через три или четыре дня он спросил ее:

— Ты уже несколько дней ничего не говоришь о раке. Когда пойдешь к врачу?

— Мне назначили перевязку на завтра, — ответила мама. — Но я сама сделаю перевязку. Я уверена, врач не будет возражать.

Когда в своей комнате она сняла повязку, то на марлевой ткани увидела нечто напоминающее маленького спрута: от центра отходили раковые усики, похожие на проволоку. Затем она посмотрела на себя в зеркало и вместо раны на груди увидела новую, неявную, как у новорожденного, кожу, которая покрыла зияющую рану.

Когда она показала отцу на марле ракового спрута, он не мог отрицать того, что произошло. Она восторженно рассказывала об этом нам, детям, а потом в церкви, а также любому, кто готов был слушать. Она прожила еще сорок пять лет, пользуясь каждой возможностью свидетельствовать о Божьей чудотворной силе и благодати.

Даже мой старый дедушка, расист и ветеран Гражданской войны, не был обойден мамиными молитвами. После того как он овдовел и с ним случился удар, он уже не мог жить один. Его перевезли к нам. Он не мог ни есть, ни одеваться сам, и моя мама стала за ним ухаживать. Она взялась заботиться о нем наилучшим из известных ей способов — она собирала у себя молитвенную группу.