Коллектив авторов - Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

10 октября. В этот день многие были избиты плетьми. Произошло это так. Утром, как обычно, мы отправились на работу, колонной выстроились по три в ряд. Возле ворот стоял незнакомый немецкий офицер с забинтованной левой рукой. Мне сказали, что это Грейшут [407], начальник охраны. Он ездил в отпуск, по дороге в Германию попал под бомбежку и был ранен.

Как всегда, Френцель распорядился, чтобы мы пели песни. Мы двинулись под звуки авиамарша: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц…» Эту песню мы нарочно выбрали, зная, что она будет не по душе Грейшуту, «пострадавшему» при бомбежке. Услышав авиамарш, Грейшут с перекошенным от злобы лицом, ворвался в наши ряды и стал избивать плетью кого попало.

Френцель расхохотался. Потом подошел к Грейшуту, обменялся с ним несколькими словами, пытаясь, видимо, его успокоить, приказал нам снова строиться в колонну и идти.

11 октября. Вечером, когда я был в кузнице, туда пришел капо Бжецкий. Был он долговязый, худой, правый глаз у него был прищуренный. У немцев он был как будто на хорошем счету. Но все же никто в лагере не слышал, чтобы он выдавал кого-нибудь, доносил начальству лагеря.

Когда мы остались наедине, Бжецкий сказал мне:

— Мне хотелось бы поговорить с вами. Вы, конечно, догадываетесь, о чем? Должен признать, вы ведете себя очень осторожно. Но я знаю, что достаточно бросить вам два-три слова, чтобы взволновать всех. Ведь все знают не только то, что вы из Советского Союза, но и то, что вы пользуетесь большим влиянием среди прибывших вместе с вами. Вот, к примеру, несколько дней назад вы сказали в женском бараке о партизанах — и эти слова тотчас же разнеслись по всему лагерю.

— Вы сильно преувеличиваете мое влияние на товарищей.

— Нисколько. А кроме того, я знаю, что вы ведете агитацию через вашего друга Лейтмана. Он очень скрытно, но искусно агитирует, много рассказывает о жизни в Советском Союзе, а откуда ему знать подробно эту жизнь, как не от вас? Люди из Советского Союза вообще пользуются большим влиянием в лагере, а вы и Лейтман — особенно.

Бжецкий закурил и, затянувшись, сказал решительно:

— Будем откровенны. Вы редко бываете в бараках, вы никогда ни с кем не разговариваете, за исключением Люки. Но Люка это только ширма. Саша, если бы я хотел вас выдать, я мог бы это сделать давным-давно. Я знаю, вы считаете меня низким человеком. Сейчас у меня нет ни времени, ни охоты разубеждать вас. Пусть так. Но я хочу жить. Я не верю им, что каповцев не убьют. Убьют и еще как! Когда немцы будут ликвидировать лагерь, нас убьют вместе со всеми.

— Хорошо, что вы хоть это поняли. Но почему вы об этом говорите со мной?

— Я не могу не видеть того, что происходит. Все остальные только исполняют ваши распоряжения. Поймите меня: если каповцы будут вместе с вами, это значительно облегчит вашу задачу. Немцы доверяют нам. У каждого из нас есть право передвижения по лагерю, кроме третьего сектора. Короче говоря, мы предлагаем вам союз.

— Кто это «Мы?»

— Я и Чепик, капо банно-команды [408].

Я встал и прошелся несколько раз из угла в угол по кузнице.

— Бжецкий, — начал я, посмотрев ему прямо в лицо, — могли бы вы убить немца?

Он ответил не сразу.

— Если это нужно для пользы дела, мог бы.

— А если без пользы? Точно так же, как они сотнями тысяч уничтожают ваших братьев…

— Я не задумывался над этим…

— Спасибо за откровенность. Нам пора разойтись.

— Хорошо. Но еще раз прошу вас: подумайте о том, что я вам сказал.

Я ответил, что мне думать не о чем, поклонился и вышел. Однако именно то, что Бжецкий задумался прежде чем мне ответить на мой вопрос об убийстве немца, заставило меня предположить, что, может быть, в этом случае он действует не как провокатор. Провокатор согласился бы сразу. Помощь Бжецкого, несомненно, может сильно пригодиться. И в это же время опасно доверять ему.

«Надо посоветоваться с Лейтманом», — решил я. Лейтман, коммунист, старый подпольщик — варшавский рабочий, он был умелым, искусным агитатором и все заключенные в Собиборе с первых же дней стали относиться к нему с уважением.

12 октября. Прибыл еще один эшелон. Вокруг секторов была поставлена усиленная охрана. Вскоре раздались автоматные очереди.

Оказалось, когда голых людей вели в третий сектор, они догадались, что идут на смерть и бросились бежать в разные стороны, но едва достигли проволочных заграждений, как были скошены огнем немцев и власовцев.

Навсегда в моей памяти останется то, что я увидел сегодня. В нашем лагере на тот период было двенадцать больных, работать они не могли, а лечить — в лагере не лечили: и «зачем лечить, лучше убить… ведь так легко их заменить другими». И вот сегодня немцы во главе с Френцелем вывели из бараков всю эту партию больных. Среди них был молодой голландец. Он шел шатаясь, едва держась на ногах. Жена голландца, узнав, что ее больного мужа ведут на «фабрику смерти», не помня себя от ужаса, бледная, как полотно, кинулась за колонной и, нагнав ее, крикнула Френцелю:

— Изверги, вы уводите моего мужа на смерть, так берите же и меня. Я не хочу, слышите, — не хочу жить без него! — Она схватила мужа за руку и, не отрывая от него взгляда, соизмеряя свой шаг с его неверной колеблющейся походкой, пошла в колонне смертников…

Вечером, после работы, в столярной мастерской собрались Лейтман, Янек, старший портной Юзеф, сапожник Якуб, Леон и еще двое.

На вахту в первом секторе в разных концах были поставлены советские военнопленные Алексей Вайцен, Ефим Литвиновский, Борис Табаринский и Наум Плотницкий [409], не спускавшие глаз с ворот первого сектора. Они получили приказ сразу сигнализировать, если заметят что-нибудь подозрительное.

Беседу с ними я начал с того, что передал им предложение Бжецкого и спросил, следует ли принять его в нашу группу. Посоветовавшись, согласились принять. Тогда я послал одного из собравшихся за Бжецким. Вскоре он пришел.

Первый план — бежать путем подкопа — был уже ранее обсужден и отвергнут как негодный. Поэтому я познакомил собравшихся со вторым планом, выработанным мной и Лейтманом.

Сегодня днем меня и еще одного столяра Янек послал в барак, где проживает охрана, для ремонта двух дверей, предварительно испорченных. Когда я вошел в одну из комнат, где никого не было, мой напарник с коридора подпирал дверь, а я в этот момент быстро осмотрел все то, что меня интересовало.

В комнате стояло пять кроватей и в углу стоял шкаф, имеющий пять отделений. Когда я открыл одну дверцу, то увидел винтовку, на полочке лежал пустой патронташ, нигде патронов не оказалось. В другой комнате такая же картина. Возле дневального у дверей тоже ничего не заметил.

Значит, наблюдения наши оказались правильны, фашисты власовцам не доверяют. Значит, самое правильное решение — уничтожить командование, солдат оставить без руководства и пока солдаты догадаются, что это побег, пока получат патроны, мы будет по ту сторону колючей проволоки.