Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 2

На этой почве у меня вышел инцидент. Управляющий Тверским отделением Государственного банка П. С. Токарский был в отпуску, я его заменял. Приходит ко мне живший обыкновенно в Твери В. И. Гурко, бывший печальной памяти — по Лидвалевским злоупотреблениям с поставкой хлеба голодающим [15] В 1906 г. товарищ министра внутренних дел В. И. Гурко передал заказ на закупку 10 млн пудов зерна, предназначенного для голодающих от неурожая губерний, купцу Э. Л. Лидвалю, который, получив задаток в размере 2,3 млн рублей, не осуществил поставки в договоренном объеме. Отданного под суд за убыточную сделку Гурко уволили 17 сентября 1907 г. по обвинению «в превышении власти и нерадении в отправлении должности», но уже 27 марта 1908 г. он был помилован. — товарищ министра внутренних дел. Тогда газеты его прозвали Гурко-Лидваль. Время, однако, шло, прежнее было позабыто, а теперь В. И. Гурко был видным членом Государственного совета по выборам от Тверской губернии и вместе с тем лидером крайних правых.

Сейчас он пришел как местный представитель Красного Креста. Потребовал, чтобы я уступил под лазарет для раненых воинов достраиваемое большое здание Государственного банка.

— А вы уж как-нибудь еще потеснитесь в старом здании!

— Цель, для которой вы просите здание, такова, что, конечно, возражать против этого я лично не стану. Но вы сами понимаете, что своей властью решить этого вопроса я не могу. Понадобится испросить разрешение центрального управления Государственного банка.

— Конечно! Мне важно знать ваше принципиальное отношение. Хлопотать же в Петрограде буду я сам!

Он стал хлопотать, но должно быть слишком задел при этом управление банком, и последнее отказало в его требовании. Получив об этом официальное извещение, я сообщил о нем Гурке. Он был вне себя от ярости. Поехал снова в Петроград и там на этот раз сумел добиться распоряжения о передаче нашего здания Красному Кресту. Я получил об этом соответственное распоряжение.

Гурко собирает по этому поводу совещание из представителей заинтересованных ведомств. Получил приглашение и я, взял с собой архитектора здания Аристова.

Гурко начал с грубой демонстрации. Заставил ожидать открытия заседания почти целый час. Посылаю сказать, что должен вскоре идти закрывать банк, а потому прошу, нельзя ли начать.

После выяснилось, что Гурко счел меня виновником первоначального отказа. Поэтому он и повел себя в отношении меня чрезвычайно нахально, и дело чуть было не дошло до настоящего скандала. Предъявил требование, чтобы здание было достроено к назначенному им сроку.

— Закончить в такой короткий срок нельзя, и во всяком случае я обо всем этом должен запросить центральное управление.

Гурко вспыхнул, покраснел:

— В таком случае я пошлю телеграммы министру финансов и управляющему Государственным банком с жалобой, что вы тормозите передачу здания раненым!

— Телеграммы вы вольны отправлять, какие хотите…

— Надеюсь! — бросает Гурко.

— Но правда от этого не изменится! Никто в этих стенах не имеет права считать себя более русским, чем каждый другой. И здесь нет детей, которых было бы можно запугивать. Дела никто не тормозит, а строительные работы произвести мгновенно нельзя.

Мой тоже резкий и громкий тон подействовал охлаждающе на Гурко. В дальнейшем я замолчал, предоставив о технической стороне договариваться нашему архитектору.

После заседания Гурко подходит примирительно, с любезной улыбкой:

— Я рад, что мы в конце концов говорили одним языком!

Пожимаю плечами:

— А я удивляюсь, что вы, ваше превосходительство, такой опытный бюрократ, упускаете из виду, что мы, на местах, не распоряжаемся самостоятельно. Ведь все подобные вопросы разрешаются в центре, в Петрограде.

— Я думал, что именно вы тормозите передачу и что мне было отказано по вашему представлению. Меня это удивило и возмутило, потому что сначала вы как будто сочувствовали передаче.

Зная, однако, с кем я имею дело, тотчас же отправляю шифрованную телеграмму управляющему Государственным банком И. П. Шипову с изложением о происшедшем инциденте.

— Это такой нахал, — говорил позже Шипов, — что другого такого во всей России не найти!

Приблизительно через месяц в спешно приспособленном здании банка был устроен обширный лазарет.

В течение первых лет войны наезжали в Тверь смотреть госпитали императрица Александра Федоровна, со всеми дочерьми, а также из Москвы ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна. Обстоятельства этих приездов уже имели симптоматический характер, отражавший нараставшее неудовольствие династией. Их приезды, вопреки провинциальному обычаю, проходили малозаметными, отношение общества было довольно кислое. Странно было бы, если б они этого не замечали. За исключением должностных лиц, их никто и не встречал.

Молва в уродливом преувеличении повторяла петроградские разговоры об императрице и Распутине. Но, кроме того, обеих сестер — особенно же Елизавету Федоровну — упрекали в том, будто они, посещая лазареты, проявляют больше внимания и баловства к германским раненым, чем к русским.

Весною 1916 года приехал в Тверь и Николай II [16] Неточность: великая княгиня Елизавета Федоровна приезжала в Тверь 9 марта 1915 г., Николай II и Александра Федоровна, посетившие два городских госпиталя, где император награждал раненых, — 21 апреля. Осенью того же года, 13 октября, императрица с четырьмя дочерьми снова побывала в Твери, откуда направилась в Ржев. . Здесь еще раз выявился тот злой рок, который повсюду сопутствовал этому несчастному государю.

Рано поутру начали переправлять войска из‐за Волги — а она весной разлилась, — для установки солдат вдоль пути следования государя. Но одну из лодок так перегрузили, что она легко опрокинулась. Около двух десятков солдат утонуло.

Этот недосмотр военного начальства вызвал во всех слоях крайне тягостное впечатление. И раздражение невольно переносилось на государя как на кажущуюся причину несчастья. Кажется, от него скрыли о катастрофе, разное по этому поводу говорили.

Все же массы городского населения встретили государя еще тепло. Раздражение пока не так еще назрело, да оно, собственно, переносилось полностью на императрицу, а, кроме того, зрелище всегда остается зрелищем.

Дочь моя Людмила, бывшая сестрой милосердия в общине Красного Креста, рассказывала о посещении Николаем их лазарета:

Один раненый солдат пожаловался государю на сильные головные боли.

— У меня тоже постоянно болит голова!

Этот ответ, сказанный, вероятно, для утешения, много потом комментировался, особенно в связи с воспоминанием о японском покушении на Николая II [17] 29 апреля 1891 г. будущий император, совершавший путешествие по Японии, подвергся в г. Оцу нападению местного полицейского, националиста Цуды Сандзо, успевшего нанести саблей два скользящих удара по голове цесаревича, из‐за чего врачам пришлось накладывать ему швы. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ГРОЗА .