Ким Филби - Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни

«На днях у нас побывали несоветские друзья, и мы повели их в «Арагви», опасаясь худшего. Тем не менее нам подали вполне приемлемую пищу с большим количеством зелени и четырьмя бутылками грузинского вина в дополнение к обычным закускам», — напишет Ким Грэму 27 января 1988 г.

Наш куратор Владимир с восторгом рассказывал о загородном ресторане «Русь», и мы поехали туда с Джозефиной. Пока Владимир заказывал стол, мы потоптались вокруг озера и набрели на уютный теремок, который оказался баром, но без единого посетителя. Я заказала по рюмке водки. Скучающий бармен чистил ногти и, не отрываясь от своего занятия, процедил сквозь зубы:

— Чистую водку нельзя.

— А какую можно?

— Только в коктейлях.

— Тогда коньяк.

— Тоже нельзя.

— А из чего коктейль?

— Из водки, коньяка, шампанского и лимонной эссенции.

Вздрогнув от одного перечисления, мы покинули этот «гостеприимный» уголок. К тому времени наш стол был готов — заставлен закусками и откупоренными бутылками со сладким крепленым вином. Кима очень удивил такой принудительный ассортимент — он никогда не пил крепленого вина. Но сухого вина, как и. водки, здесь не было, и нам пришлось довольствоваться коньяком.

Среди посетителей ресторана выделялись две категории: иностранные туристы и советские торговые работники. Последние не оставляли сомнений в своей профессиональной принадлежности (теперь «сословные» различия не так бросаются в глаза, как бывало прежде, если не говорить о «новых» русских). Все признаки благосостояния были налицо: обтянутые кримпленом толстые животы, массивные золотые украшения, а под столом большие сумки, набитые бутылками с водкой. Они заказывали музыку (в прямом и переносном смысле) и веселились от души. Пускались в пляс, обнимались и садились друг к другу на колени. Почему-то женщина танцевала с женщиной, и обиженные мужчины следовали их примеру. Иностранцы смотрели на все это как на аттракцион, считая, что видят истинную Русь.

Как-то в зимний морозный день я повела Кима в ресторан «Узбекистан». Об этом заведении у меня сохранились приятные воспоминания, когда мы наведывались туда нашей дружной редакцией во время моей работы в издательстве. Там можно было пообедать не только вкусно, но и дешево. Публика преобладала среднеазиатская, и мы каждый раз наблюдали одну и ту же картину: пока мужчины пировали, их жены сидели в коридоре и грызли бублики — и это весь их обед!

Но и в «Узбекистане» все изменилось: было тесно, дымно и невкусно. Не получив удовольствия от обеда, мы собрались уходить, но тут появилось неожиданное препятствие. Ресторан был переполнен, а снаружи напирала возбужденная толпа разгневанных мужчин в каракулевых шапках. Швейцар не мог выпустить нас, боясь, что все ринутся внутрь. Наконец ему удалось приоткрыть дверь, куда мы с Кимом протиснулись, и сразу захлопнуть ее за нами. Едва успев подумать, что голодание пошло бы на пользу этим людям, я очутилась нос к носу с красным лоснящимся лицом. Его свирепое выражение не оставляло сомнения, что он собирается меня проглотить, а если не успеет этого сделать, то нас затопчут остальные. Придав своему лицу грозный вид, со словами «дорогу женщине!» я щелкнула его по лбу и сделала шаг вперед. Он вздрогнул и отшатнулся. Толпа затихла, стала расступаться, и мы прошествовали по образовавшемуся коридору.

Еще одно подтверждение правоты Кима: «Дома лучше», — слова, которые он часто повторял. От моей находчивости он был в восторге и любил рассказывать об этом эпизоде.

Сибирь

Летом 1971 года мы отправились в долгожданное путешествие по Сибири. Ким успел побывать там до меня со своим старшим сыном Джоном и полюбил этот край. До Иркутска путь не близкий — почти четверо суток, но Киму дорога не в тягость. Он неотрывно смотрит в окно, сверяя по своему справочнику названия промелькнувших городов. Питаемся домашними запасами. Главное, что чая в вагоне вдоволь. Он хотя и жидковат, зато обжигающе горяч. Ким непритязателен и умеет ценить маленькие радости.

От Иркутска до санатория добираемся на машине. Когда Ким только приехал в Советский Союз и попросил совета, где можно отдохнуть, то услышал примерно следующее: чтобы лечить печень, надо ехать в Кисловодск, желудок — в Железноводск, бронхи — в Ялту и т. п. Его очень удивило, что у нас это называется отдыхом. И тем не менее мы вынуждены были остановиться в санатории, так как это — единственное цивилизованное место на Байкале.

Наш санаторий приютился на пригорке в бухте Листвянка. Как ни странно, своим возникновением он обязан Эйзенхауэру. Когда Хрущев, будучи в Америке, пригласил Эйзенхауэра в Советский Союз, тот выразил желание побывать на Байкале. Но выяснилось, что принимать такого высокого гостя негде: ни одного приличного строения, только деревенские избушки. Спешно прокладывается дорога от Иркутска до Листвянки и строится двухэтажный деревянный коттедж. (В этом коттедже Г.Е. Агеев вместе с первым секретарем обкома устроили нам однажды пышный банкет.) Несмотря на все приготовления, высокий гость так и не приехал, и, чтобы не пропадала эта красота, напротив коттеджа возвели два корпуса совминовского санатория, куда мы и прибыли.

В столовой нас встретила врач в белом халате со стетоскопом на шее. Это привело Кима в шоковое состояние:

— What about a drink? (Не выпить ли нам?) — спросил он, нервно озираясь.

— Это санаторий, — терпеливо объясняю несмышленышу, — спиртные напитки здесь запрещены.

Одно упоминание слова «доктор» вызывало у Кима раздражение. Это была фамильная черта. Его отец, Сент-Джон Филби, также не любил лечиться. Когда у него случился сердечный приступ, Ким, заранее приготовившись к гневному отпору, робко спросил, не вызвать ли врача. Неожиданно отец согласился, и Ким понял, что это действительно очень серьезно. Приехал доктор, сделал укол.

— Все надоело! — сказал Сент-Джон и уснул, а через час его не стало.

В нашем санатории преобладали особи выше средней упитанности. Ким решил, что все они очень больные люди, страдающие ожирением, и находятся на строгой диете. Каково же было его удивление, когда он увидел, как они уплетают макароны с хлебом, а остатки забирают с собой, хотя кормили там довольно вкусно и сытно. Излишний вес не беспокоил не только самих толстяков, но и врачей, несмотря на то что санаторий считался кардиологическим.

— Почему-то москвичи не хотят поправляться, — удивлялся врач, глядя на наши и без того не слишком худощавые фигуры.

Отдыхали там в основном сибиряки, было всего две пары из Москвы, любители экзотики, вроде нас.

Ким задался целью похудеть и, невзирая на проливные дожди, выходил на ежедневные прогулки в одиночестве (меня на такой подвиг не хватало). Укутавшись в плащ, он неизменно отмерял своим быстрым шагом не менее 5 километров. Через час возвращался усталый, промокший до нитки. Результат был налицо — Ким заметно подтянулся. Но увидев через десять дней, что его вес не изменился, очень расстроился. И как я ни убеждала, что его жир переродился в мускулы, не мог успокоиться. Завязав свою одежду в узелок, попросил меня ее взвесить, чтобы вычислить чистый вес. Результат его не утешил, и он бросил свои тренировки.