Елена Тришина - Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей

Он жил в роли актера Михаила Козакова в пространстве, созданном режиссером Михаилом Козаковым. И охотно втягивал нас в это пространство.

Он удивлял и предлагал нам свой яркий, умный, талантливый мир: входите! Радуйтесь!

Одних «Покровских ворот» хватило бы, чтобы полюбить Козакова навсегда, а ведь была еще череда блистательных ролей, начиная с его первого громкого успеха в «Убийстве на улице Данте», были Пушкин, Бродский, Самойлов…

Он был азартен и наивен. Он жил под Богом и слышал его. Во всяком случае, однажды он точно исполнил его волю.

Мы с художником Борисом Жутовским приехали в Израиль делать книгу и, встретившись с друзьями, изрядно выпили. Настолько изрядно, что нас с трудом, но все-таки пустили в последний автобус, идущий из Иерусалима в Тель-Авив, несмотря на огромную пальмовую ветвь, которую я подобрал на Святой земле близ православного монастыря «Вади Кельт».

В семь утра меня разбудили угрызения совести, и я решил искупить вину забегом по берегу. Сердце с похмелья бешено колотилось, пот застилал глаза, я бежал из последних сил и думал: «Господи, сделай что-нибудь, чтобы это прекратилось». И вдруг услышал Голос:

– Сейчас я тебе кое-что скажу, и ты упадешь!

– Говори!

– Ира Мирошниченко стала московским министром культуры.

Я упал. Открыв глаза, я увидел лицо Миши Козакова, вышедшего к морю на утреннюю прогулку.

– Берем Жутовского и идем ко мне: я хочу вам почитать монолог Тригорина на иврите.

– О, Господи! С похмелья слушать Чехова на иврите.

Сидя на полу, он читал нам текст своей роли. Потом стихи… Мы пили кофе, бесконечно говорили, молчали. Я знал, что он вернется к родному языку, домой. И он знал…

Миша вернулся тогда. И прожил с нами много лет, в которых было и счастье…

Так получилось, что эта серия совсем непостановочных фотографий оказалась последней в жизни Михаила Козакова.

Странная штука – память человеческая. Вроде бы и история эта произошла не очень давно, и длилась она всего несколько часов, а память не сохранила ее целиком, а разбила на куски. Часть из них, по-видимому, за ненадобностью, выбросила, а часть очень подробно сохранила. Я уже давно пытаюсь понять логику, по которой происходит эта сортировка: то, что сегодня кажется важным, исчезает назавтра из памяти бесследно, а то, что казалось проходным и несерьезным, остается в голове надолго и отчетливо.

– Аня, ты что, на диете? От тебя половина осталась.

– Да какая там диета, о чем ты. Вот приедет к тебе, Дима, твой бывший муж…

– Это вряд ли. Как ты понимаешь, ко мне бывший муж ни при каких обстоятельствах не приедет.

Тель-авивская квартира Ани Козаковой насквозь пробита вечерним солнцем. 6 ноября 2010 года. Михал Михалыч вкусно курит и рассказывает что-то смешное. Расползающийся по комнате дым наполняет солнечный свет объемом. Сидящая рядом Зоя положила голову на плечо отца. Как они все-таки похожи и непохожи одновременно! Михал Михалыч говорит, народ смеется, Зоя смотрит в никуда и чему-то своему улыбается. У нее часто бывает такая нездешняя улыбка.

«Я тут перед отъездом из Москвы посмотрел фильм про Алена Делона. Вы не поверите, оказывается, его семейная жизнь еще более запутана, чем моя. А я-то думал, что это невозможно!» Мимо на кухню проходит Аня. Михал Михалыч, глядя ей вслед, задумчиво и неожиданно серьезно: «Зачем мы расставались…» Аня возвращается с тарелкой салата.

Михал Михалыч просит поставить аудиозапись «Евангелие от Мастера», сделанную им в 2005 году. Гости слушают. Михал Михалыч слушает реакцию гостей. Я снимаю слушающего реакцию Михал Михалыча. «Иерусалимскую тему Мастера надо ставить отдельно. Она целостна и абсолютно закончена».

Мне эта мысль кажется немного странной. Конечно, это очень сильная линия романа, но она очень коротка, да и вырывать ее из контекста… Впрочем, у каждого человека есть свой «Мастер и Маргарита» Я решаю, что дома в спокойствии прослушаю запись и в следующий раз поговорю с ним более подробно на эту тему.

Михал Михалыч закурил очередную сигарету и надолго закашлялся.

– Странная какая-то простуда. Никак не могу из нее вылезти. Аня на завтра заказала очередь к врачу. Будут делать какие-то подробные проверки легких.

– Бросайте курить, Михал Михалыч.

– Да не могу.

– Почему?

– Вкусно.

Запись «Евангелие от Мастера» попала ко мне в руки лишь через полгода. Михаил Козаков был прав. И дело даже не в том, что текст огромен (запись идет три с половиной часа). И не в том, что, казалось бы, до последней запятой знакомые фразы в его прочтении звучат совершенно по-новому. Это действительно абсолютно законченное и целостное произведение. Только вот поговорить с Михал Михалычем на эту тему у меня возможности уже не было.

В год, когда Михал Михалычу исполнился бы восемьдесят один год, в день его рождения, мы собрались дома у Ани. Пили водку, почему-то вспомнили первые веселые годы приезда в Израиль, не обошлось без актерских баек – как же без них. И вдруг я увидел на стене картину, явно нарисованную с одной из фотографий, сделанных тогда, в пробитой солнцем квартире.

– Аня, а кто это рисовал?

– Зойка. Сразу после смерти папы.

Представляя широко разветвленное генеалогическое древо творческой династии Козаковых, замечаешь, что чаще всего повторяются имена – Михаил и Зоя – и род занятий – актер-актриса.

Михаила Козакова не стало в апреле 2011 года. Он умер в Израиле, куда уехал с благими намерениями – затеять новый театральный проект и, пожалуй, главное – быть ближе к младшим детям.

А к детям у Михаила Михайловича всегда было отношение особое.

Козаков очень ценил семейственную преемственность в творчестве.

В конце прошлого века выпустил сборник «Три – Михаила – Три. Козаковы», где под одной обложкой собрал произведения своего отца – писателя Михаила Эммануиловича Козакова, собственные эссе и первый опус Мишки-маленького, которому в ту пору было всего девять лет.

Предварил сборник посвящением:

«Трем Зоям: бабушке – Зое Дмитриевне, маме – Зое Александровне, дочери – Зое Михайловне посвящаю.

Михаил Козаков, внук, сын, отец»

В интервью 2006 г. на мой вопрос:

– Как Вам живется сегодня?

Ответил:

– Несмотря на мои почтенные годы, несмотря на все трудности нашей общей, мягко говоря, непростой жизни, в общем, я не имею права ныть.