Татьяна Фрейденссон - Дети Третьего рейха [litres]

– Лучше этого козла разрубить на кусочки и скормить птицам или связать и оставить в лесах Амазонки, пока его не сожрут злобные личинки или змеи.

– Нет. – Элизабет улыбается, и атмосфера в машине вдруг разряжается, словно и не было никакой напряженности вовсе. – Нужно отнестись уважительно и с пониманием, потому что тебе, быть может, еще придется иметь дело с этим человеком.

– Нет уж! Если на него нельзя положиться…

– Тут, в Перу, – четко артикулирует Элизабет, – ни в чем ни на кого положиться нельзя. Все такие. Все опаздывают и подводят. Всегда.

– Тебе как австриячке, наверное, это особенно тяжело. Пунктуальность и всё такое…

Элизабет вздыхает:

– Да нет, я все-таки перуанка в душе. Хотя опаздывать не люблю.

– Подожди, а у тебя есть вообще австрийское гражданство?

– По идее я, конечно, могу его получить, ведь Австрия – моя родина. Но как-то руки не дойдут: далеко, дорого, времени нет. Так что гражданство у меня только перуанское.

– И ты не хочешь в Австрию?

– Хочу конечно. Но ничего там не знаю. Никто меня не ждет, как в свое время не ждали тут. Так что вряд ли у меня получится стать австриячкой, даже если я каким-то чудом доберусь туда и, наконец, получу это гражданство.

– Тебе бы там очень понравилось. Мне даже кажется, что ты смогла бы вписаться в ту, другую жизнь.

– Могла бы, наверное. Но всё-таки не могу. Не получится. У меня несколько лет назад был ухажер из Австрии: он работал в Лиме по контракту. Забавный такой, даже хотел жениться, но с условием, что мы будем жить там. А у меня дети, как их оставить? Как оставить океан, без которого мне тоже жизни нет? Я ведь очень люблю Перу, люблю местную кухню, люблю местных жителей и гостеприимство. Невозможно всё это оставить. Так что мой роман ничем не закончился. Тот человек не захотел жить в Перу.

– Можно понять, – соглашаюсь я.

Наконец появляется океан. Прибрежная полоса лентой тянется по правую сторону дороги. По левую – огромные песчаные холмы, даже представить себе не могу, что будет, если поднимется сильный-сильный ветер. Временами на холмах возникают наростами какие-то поселки – цветастые одноэтажные домики – синие, зеленые, желтые, красные, запутанные в проводах и кабелях, обшарпанные и грязные, кричащие о своей бедности черными дырами дверных проемов и пустыми глазницами черных окон. Страшные цветные пятна фавелл мелькают по левую руку, а справа безразлично шумит Тихий океан, такой мощный, что на фоне его человеческая жизнь и домики кажутся каким-то сиюминутным недоразумением. Гладкая ровная дорога пестрит указателями на Уругвай, Венесуэлу и куда-то еще. Элизабет сообщает, что дорога до Венесуэлы занимает всего сутки на рейсовом автобусе, а может, и того меньше. Вся беднота пользуется этими автобусами, так что ездить в подобные экстремальные поездки туристам не рекомендуется.

– Элизабет, а почему на заборах вокруг некоторых домов Лимы (я успела заметить), торчат битые стекла – это такая самопальная защита от воров?

Она кивает:

– Что-то вроде колючей проволоки. Но у тех, кто побогаче, проведен ток, и вор сильно рискует, забираясь в такие дома: током шандарахнет – и сразу смерть. Лима – самая воровская столица в мире. Другой вопрос: людей нельзя провоцировать. Золотые кольца, украшения, сумочки… Нет. Деньги кладем только в носок или нательную сумку. Вот ты своей красной сумочкой откровенно провоцируешь людей, так что советую прямо сейчас переложить деньги в носки.

– А кредитку куда?

Элизабет не понимает моих острот:

– Всё в носки.

– Не буду.

– Лучше сделай, как я говорю.

– Нет, в носки не буду.

– Тогда пеняй на себя, я тебя предупредила.

– Мы же в машине.

– Я просто тебя предупредила.

Минут сорок мы едем вдоль прибрежной линии. Меня несколько удивляет, что земля возле океана во многих местах не освоена: вот оно, урбанистическое мышление. Через час замечаю, что на берегу океана появляются одноэтажные домишки – такие же точно, какими обросли песчаные холмы по левую сторону.

– А! – машет рукой Элизабет. – Это народ пространство осваивает несанкционированно: ни света, ни воды, ни нормальных удобств.

– То есть, – уточняю, – это всё до того момента, как государству понадобится эта земля?

– Точно, их выселят отсюда в пять минут, но вряд ли эта земля так уж скоро понадобится.

Спустя минут десять замечаю вдалеке бухту, густо застроенную таунхаусами. Нам, кажется, туда. И действительно, через некоторое время Ренцо уверенно сворачивает направо, а Элизабет сообщает:

– Почти приехали.

Мы останавливаемся у пятиэтажного белого здания, первый этаж которого занимает паркинг. Жутко воняет какой-то ядовитой краской – так, что слезятся глаза.

Мы вылезаем из машины и идем в сторону лестницы. Элизабет, кряхтя и тяжело дыша, плетется в конце. Ренцо по-хозяйски отпирает дверь. Мы оказываемся в небольшой двухэтажной квартирке: справа уборная с ванной, прямо по узкому коридорчику – кухня, оборудованная плитой, холодильником, барной стойкой и вытяжкой. Дальше – выход на широкий балкон. Перпендикулярно барной стойке – жесткий голубоватый диван под кожу, на который мы все бросаем верхнюю одежду, а Пабло с Альваро раскладывают оборудование. Из узкого коридорчика прихожей берет начало крутая лестница, ведущая на второй этаж.

Вся стена кухни – одно сплошное стекло, и глаза ноют от мутно-молочной белизны, которая лезет в окна светлой, не слишком обжитой квартиры. Судя по слою пыли на полу и барной стойке, Ренцо и Элизабет бывают тут зимой нечасто.

С балкона кухни открывается прекрасный вид на бухту, плотно взятую в кольцо пентхаусами и пятиэтажками, – и все они белые, словно вымоченные в молоке Лимы, и вместе создают какой-то санаторно-пансионатный ансамбль.

– А вон та вилла, самая огромная… – Чувствую, как Геринг дышит теплом мне в затылок. – …Принадлежит пластическому хирургу. Он невероятно востребован: видишь, у самого океана на скале?

Вглядываюсь в нелепое сооружение в духе ополовиненного пансионата «Березовая роща», а Элизабет вдохновенно продолжает:

– Вот кто живет так живет! Я всё смеюсь – говорю, Ренцо, на кой черт нам эта музыка?! Переучивайся на пластического хирурга!

Не знаю, кокетничает она или нет, но живет Элизабет Геринг не так плохо. Выясняю, что эту загородную квартиру Ренцо купил два года назад и что у Элизабет есть еще одна подобная «дача», километрах в двадцати от того места, где мы сейчас находимся.

– Только там нет такого вида с балкона, – добавляет Элизабет. Вид с балкона кухни и правда замечательный. Слева – гряда песчаных холмов, которые выглядят карликовыми горами, а справа – бледно-зеленый океан, на котором покоится пара десятков катеров. Наверное, тут и правда хорошо, когда солнце. Без солнца – тяжеловато. Песок кажется серым, небо выцветшим, океан – мрачным, со стертой линией горизонта.