Александр Кушнир - Майк Науменко. Бегство из зоопарка

В итоге Виктора оштрафовали, а Майка сразу отпустили. Отделавшись легким испугом, незадачливые ваганты вернулись на историческую родину. Однако спустя некоторое время в рок-клуб пришел донос, в котором подробно описывалась попытка Науменко и Цоя сыграть коммерческий концерт. На это нужно было реагировать, и в результате лидеров «Кино» и «Зоопарка» на год отстранили от официальных выступлений. Это решение рок-клуба особо не афишировалось, но Майк воспринял его достаточно болезненно.

Позднее на одном из квартирников, отвечая на вопросы, Науменко с непередаваемой интонацией отшутился: «Недавно мы с Цоем отлично съездили в Киев. Было тепло, и мы хорошо погуляли. Правда, задержаться пришлось на несколько большее время, чем планировалось». Дружный смех посвященных был ему ответом.

Дом на улице А. Барбюса, где был «свинчен» концерт Майка и Цоя

Фото: Михаил Друченко

Что же касается судьбы организатора киевского квартирника Андрея Кучеренко, то инцидент с милицейским рейдом кардинально повлиял на его психику и дальнейший образ жизни. Он бросил заниматься организацией концертов, развелся с женой и подсел на марихуану. Затем забил на социологию и начал рисовать на улицах абстрактные картины. Денег это занятие приносило немного. Вероятно, достигнув некой «черты отчаяния», в начале девяностых Кучеренко-младший переехал в Прагу, а затем в Амстердам, где вскоре покончил жизнь самоубийством.

«Зоопарк» модели 1984 года: Майк, Фан, Храбунов и Губерман (за кадром)

Фото: Владимир Быстров

Пока Науменко с Цоем отбывали киевскую «дисквалификацию», в Москве на одном из совещаний в Министерстве культуры РСФСР был озвучен следующий план действий: «В настоящее время в Советском Союзе насчитывается около 30 000 профессиональных и любительских ансамблей. И наш долг состоит в том, чтобы снизить это число до ноля».

Вскоре после судебного процесса, состоявшегося над группой «Воскресение» (в мрачных тонах освещенного на страницах «Вечерней Москвы»), начались атаки и на региональных рок-музыкантов. В том числе — на уфимца Юрия Шевчука. После того, как копия его альбома «Периферия» попала в местное отделение КГБ, Шевчука уволили с работы и вызвали «на беседу» в правоохранительные органы, предупредив напоследок: «Еще одна запись — и решетка!» Затем последовали статьи в башкирских газетах и ночное нападение на улице, после которого лидер «ДДТ» был вынужден уехать из Уфы.

От друзей Майк уже знал, что на Урале с помощью разгромных материалов в комсомольской прессе фактически были уничтожены рок-группы «Трек» и «Урфин Джюс». Последний гвоздь в крышку гроба вбило еще одно постановление Минкульта: отныне репертуар самодеятельных групп должен был на восемьдесят процентов состоять из песен членов Союза композиторов. Вдумайтесь в эти цифры, люди! По образному выражению Свиньи, «или вы теперь целуете пятки Фрадкину и Пляцковскому, или вам больше нечего делать в музыке».

В унылом настроении Науменко слушал по ночам западные радиостанции и не сильно удивился, когда Сева Новгородцев в эфире ВВС произнес мрачным голосом: «Только и осталось, что залезть на фонарный столб и, вытянув руку в сторону железного горизонта, прокричать: „Мечты рассеялись, товарищи красные рокеры, мечты рассеялись!“»

Вскоре впечатлительный Коля Васин поведал Майку о том, как закопал в лесу сверток с драгоценной пластинкой, на которой красовался автограф Джона Леннона. И этот случай был не единичным. Предчувствуя облаву в Доме юного техника, Тропилло сделал на 38-й скорости первые копии с оригиналов «Уездного города N», «Радио Африки», «Табу» и «Треугольника». Затем спрятал все пленки в таком надежном месте, что со временем и сам не мог вспомнить, где у него хранятся копии, а где — подлинные мастер-ленты.

К концу 1984 года прекратила работу студия театрального института, в которой бесстрашным Панкером были подготовлены «Нервная ночь» Кинчева и дебютный альбом группы «Секрет».

Прессинг государственной машины становился все сильнее — вскоре волны идеологических атак докатились и до семьи Науменко. Как-то раз, купив свежий номер газеты «Смена», Наталья обнаружила в нем материал с красноречивым названием «Кто нужен „Зоопарку“?» В статье подвергались критике тексты из альбома «Уездный город N» и, в частности, его титульной песни, которая трактовалась не иначе, как «ода сумасшедшему дому». Особенно корреспондента «Смены» возмутило сюрреалистическое упоминание имен Толстого и Маяковского, не говоря уже о других иконах мировой культуры.

«От фривольностей „Зоопарка“ рукой подать до того, чем занимается, например, Александр Розенбаум, специализирующийся на блатном репертуаре, или до религиозных опусов Юрия Морозова, записанных на пленках, — рассуждал журналист, скрывавшийся под псевдонимом В. Власов. — Но почему, собственно, стала возможна такая ситуация?»

Прочитав этот бред, Науменко нервно рассмеялся, а на ближайшем квартирнике весомо заявил: «Мне очень жаль, что есть журналисты, которые… Вот я бы не стал никогда писать о кибернетике, в которой ничего не понимаю. А вот о музыке, оказывается, писать можно. И мне очень жаль, что журналисты дискредитируют уважаемый печатный орган. Возможно, мы не ангелы и нас есть за что критиковать. Но я, скажем так, за разумную критику и без подтасовки фактов».

От таких ударов чуткая душа Науменко разрывалась на части. В его волосах появилась ранняя седина, а во взгляде — затянувшаяся усталость. Кроме старых и новых композиций у Майка теперь не было вообще ничего. Не было денег, перспектив, стабильного состава и места для репетиций. Именно в те дни он написал песню «Бедность», в которой пылал, как говорили когда-то джазмены, неподдельный «тихий огонь»: «Я работаю по двадцать четыре часа, но почему меня так не любят небеса? / Где этот камень, на который нашла моя коса?»