Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

В 16 час. 15 м. судебное заседание закрыто.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ

военный юрист 2 ранга

/КРЮКОВ/

СЕКРЕТАРЬ

Военный юрист

/КРАСНОВ/».

В докладной записке от 10 октября 1964 года М.И. Сироткин писал: «Первый следователь, поставивший меня в известность о том, что я “враг народа” и “японский агент”, требовал от меня признания в том, что я умышленно наводнял сеть агентами противника и, в частности, прикрывал шпионскую группу “Рамзая” (здесь и далее подчеркнуто в тексте документа. — М.А. ).

Это обвинение, очевидно, не было достаточно “согласовано” и “увязано” с измышлениями ШЛЕНСКОГО и КЛЕТНОГО, давшими показания против меня, так как первый следователь был сменен, а второй уже требовал от меня признания в том, что я “выдал японцам всю агентурную сеть, в том числе и резидентуру “Рамзая”.

Поскольку я возражал, что это бессмысленно, так как, будучи в Японии, я еще не мог знать нашу агентуру (стал начальником агентурного отделения только после возвращения из Японии), то мне предложили другой вариант, еще более бессмысленный: “Я выдал всю сеть, сообщив данные о ней уже в Москве ШЛЕНСКОМУ (т. е. заместителю начальника отдела, в котором я был начальником отделения!), а он уже передал этот документ “матерому шпиону КЛЕТНОМУ”.

Мои возражения и указания на еще большую бессмысленность этого варианта и на нелепые, противоречивые и легко разоблачаемые измышления ШЛЕНСКОГО и КЛЕТНОГО не были приняты следователем.

Я, как упорствующий, был направлен “на обработку” в Сухановскую тюрьму. Описание процесса “обработки” едва ли необходимо. Через 2 месяца я подписал подробный диктант о своей “предательской” деятельности: “я сообщил зам. начальника отдела полковнику ШЛЕНСКОМУ список наших нелегалов, а он передал этот список КЛЕТНОМУ”.

Когда моя подпись была получена, меня перевели в обычную Лефортовскую тюрьму. Здесь через 2–3 дня я сумел добиться получения листка бумаги и написал заявление на имя прокурора (в наивной вере в правосудие и законность), сообщив о примененных ко мне методах, вынудивших меня признать ложные показания, и требуя нового следствия под наблюдением прокурора.

Результаты, однако, были не те, что я ожидал. В течение нескольких суток со мной проводили повторные “занятия”, требуя твердо усвоить прежние ложные показания и повторить их в любой час, когда потребуют. “Усвоение” для меня оказалось трудным и давалось нелегко.

В заключение этой тренировки меня привезли в МВД для допроса в присутствии представителя РУ — моего бывшего помощника т. ПОПОВА П.А., который, собственно, и вел допрос, задавая мне вопросы. Присутствовавший при этом следователь КАЗАКЕВИЧ лишь спросил меня участливо о моем здоровье и я, как требовалось, разъяснил, что голова у меня забинтована, так как я “слегка простудил уши”, а хромаю я “из-за приступа ревматизма”.

На вопросы ПОПОВА я кратко ответил, что “выдал резидентуру “Рамзая”, сообщив ШЛЕНСКОМУ список всех агентов”.

Я считал тогда, что только законченный идиот мог не понять истинную цену моих ответов по их характеру и тону и не догадаться, ценой какой “простуды” и “ревматизма” получены эти ответы. <���…> но теперь склонен думать, что в обстановке того времени он (Попов. — М.А .) мог счесть нормальным “оформление” моего допроса и с готовностью принять мои “показания” (несмотря на их нелепость), как подтверждение своего мнения о резидентуре “Рамзая”. <���…>

По возвращении в тюрьму я снова, применив обычные тюремные методы, добился бумаги и снова написал заявление прокурору, требуя его вмешательства. Я подал несколько таких заявлений и, хотя периодически это вызывало рецидивы “простуды” и “ревматизма”, нехитрой уловкой в одном из заявлений добился вызова меня 16.5.40 г. на распорядительное заседание ВТ МВО, куда уже было передано мое дело. На распорядительном заседании я рассказал о методах следствия, о ложности показаний как моих, так и ШЛЕНСКОГО и КЛЕТНОГО, просил довести это до сведения РУ РККА и требовал нового переследствия.

В августе 1940 года меня доставили на суд в ВТ МВО. Председателем суда был б. зам. министра юстиции КРЮКОВ. На судебном заседании я полностью разоблачил ложь допрошенного здесь же “свидетеля обвинения” КЛЕТНОГО, который был вынужден отказаться от всех показаний и пытался наскоро придумать новый вариант, но окончательно запутался.

Важно отметить, что на вопрос председателя трибунала: “Каково именно было содержание документов, переданных ему мною, СИРОТКИНЫМ, через ШЛЕНСКОГО”, КЛЕТНЫЙ ответил, что он этого не знает, так как побоялся встретиться с японским связником, и эти документы, не посмотрев, сразу же сжег, а пепел потопил в уборной. <���…>

Решение суда: вернуть дело на переследствие. После суда мне предложили еще раз письменно подробно изложить мои разоблачения, указать документы и необходимых свидетелей для переследствия. Однако никакого переследствия не состоялось».

«ПРОТОКОЛ СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

1940 г. октября 28 дня, Военный Трибунал Московского военного округа в закрытом судебном заседании в Москве в составе: председательствующего военного юриста 1 ранга ДОЦЕНКО и членов подполковника ВИШНЕВА и военного инженера 2 ранга ГОРОДЕНСКОГО и интенданта 2 ранга НЕФЕДОВА при секретаре военном юристе 3 ранга АНФИМОВЕ

рассматривал дело по обвинению СИРОТКИНА Михаила Ивановича,

по ст. 58-1 п «б» УК РСФСР.

В 12 час. 10 мин. председательствующий открыл судебное заседание и объявил, какое дело подлежит рассмотрению трибунала.

Секретарь доложил, что подсудимый СИРОТКИН и свидетель КЛЕТНЫЙ, содержащиеся под стражей, в суд доставлены. <���…>

ПОДСУДИМЫЙ СИРОТКИН заявил ходатайства: Я прошу допросить следующих свидетелей:

I/ КОНСТАНТИНОВУ и ПОПОВА для установления того факта, что КЛЕТНЫЙ был у меня в Разведупре 2 раза в их присутствии, вследствие чего мы не могли с ним договориться о шпионской связи.

2/ КОНСТАНТИНОВА, его жену, ШЛЕНСКОГО и КЛЕТНУЮ, для установления того, что я пришел к КОНСТАНТИНОВЫМ не утром, как показывает КЛЕТНЫЙ, а вечером и на воздушном параде 18/VIII-37 года не был с ними.

3/ АНТИПИНУ — для установления того, что я оба раза был в доме у КЛЕТНОГО в ее присутствии и оба раза провожал ее от КЛЕТНОГО, а не вдвоем со ШЛЕНСКИМ, как он показывал и поэтому не мог договариваться о чем-либо со ШЛЕНСКИМ, возвращаясь с ним от КЛЕТНОГО, как показывает КЛЕТНЫЙ.

4/ ВАЛИНА, ЛЕЙФЕРТА и РИНКА для того, чтобы путем их допроса вскрыть ложные показания КЛЕТНОГО о том, что они сказали КЛЕТНОМУ о том, что я являюсь шпионом.

5/ Затребовать из Разведупра корешки пропусков, чтобы установить, когда КЛЕТНЫЙ приходил во 2-й отдел, и справку о том, когда КЛЕТНЫЙ получил литер для поездки в Киев, чтобы установить дату его выезда в Киев.