Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Несмотря на нелепую историю и слишком краткое пребывание в стране, в служебной характеристике Янеля значится: «Как агентурный работник имеет большой опыт работы. Весьма выдержанный и развитой с крупным политическим военным балансом. Работу в Токио за сравнительно короткий срок поставил удовлетворительно и стал давать ценные сведения. Отозван из-за трений с Полпредом. Вообще, годится для ответственной самостоятельной работы».

Но и другие военные атташе в Японии не задерживались: Степан Михайлович Серышев (03.1926 — 10.1927); Витовт Казимирович Путна (10.1927 — 10.1928); Виталий Маркович Примаков (05.1929 — 07.1930); Петр Александрович Панов (1930–1931); Александр Иванович Кук (Кукк; 03.1931 — 05.1932). В 1927 году в Японию прибыл первый военно-морской атташе Иван Кузьмич Кожанов (04.1927 — 11.1929), которого сменил Николай Александрович Бологов (11.1929 — 10.1932), а его — Александр Семёнович Ковалёв (09.1932—11.1939).

В мае 1925 г. на должность генерального консула СССР в Цуруге был назначен сотрудник Разведупра Дмитрий Николаевич Киселёв (30.05.1925–1928), до этого генеральный консул в Харбине (11.1924–1925), а после Цуруга — генеральный консул в Хакодате (1928–1929).

С 1925 г. на различных должностях прикрытия в консульствах СССР в Японии работал Аркадий Борисович Асков: секретарём Генерального консульства СССР в Нагасаки (1925–1926); секретарём Генерального консульства СССР в Цуруге; вице-консулом СССР в Кобе (1926–1928); генеральным консулом СССР в Кобе (1928–1930).

Беседовский так вспоминал об атмосфере, царившей в советских консульствах в Японии: «Работа советских консульств в условиях японской обстановки почти полного отрыва от России, замкнутой жизни европейской колонии, в которую советским чиновникам в провинции было трудно проникнуть, и почти полного отсутствия работы приводила очень часто к деморализации личного состава консульств, подсиживаниям, склоке, пьянству и разврату. Особенно характерными в этом отношении были два консульства — в Нагасаки и в Отару. В первом консул Асатуров передрался со своим секретарём Асковым. Ссора началась по какому-то пустяковому поводу, но очень быстро разрослась и начала принимать „политическую“ окраску, так как коллеги, ставшие врагами, засыпали меня доносами друг на друга, с обвинениями в государственной измене, шпионаже в пользу иностранных государств и т. д. В этих доносах и консул, и его секретарь, не стесняясь, рассказывали, каким образом добывали сведения друг о друге. Так, Асков, подозревавший Асатурова в чересчур подозрительной интимной близости с американским консулом в Нагасаки, подкупил одного из слуг консула, сообщавшего ему во всех подробностях о беседах двух консулов. Подробности эти были явно фантастические, так как слуга очень плохо понимал английский язык, и записи бесед консулов представляли часто совершенную бессмыслицу либо разговор полуидиотов. Однако Асков не постыдился на основании записей этих бесед обвинять Асатурова в государственной измене, в раскрытии государственных тайн и продаже секретных документов. Асатуров, в свою очередь, не оставался в долгу. Он знал о слабости Аскова к женскому полу и ухитрился достать откуда-то фотографии, изобличающие Аскова в посещении веселых кварталов. Асков не отрицал этого факта, но объяснял это необходимостью “знакомиться с бытом” (на эту необходимость, впрочем, ссылались остальные виновные в посещении веселых кварталов). Тогда Асатуров похитил письма к Аскову неизвестной женщины, пришедшие на адрес консульства. В этих письмах говорилось о необходимости достать для нее какие-то документы и обещалась, в случае удачи, “полная взаимность и любовь”. Стиль письма был такой глупый и обнаруживал такое явное незнакомство автора с техникой подобного рода предприятий, что у меня не было никаких сомнений в том, что эти письма писала жена Асатурова и отправляла их на адрес ничего не подозревавшего Аскова. …Уже впоследствии, впрочем, я имел случай видеть почерк жены Асатурова и, к большому своему удовлетворению, обнаружил, что я был прав в своих догадках: почерк совпадал с почерком “неизвестной”. Но это было уже после отъезда обоих, и Асатурова, и Аскова, отозванных в Москву, так как мне надоело читать их “донесения”; следовало бы, конечно, наказать Асатурова за такие проделки, но я подумал, что и консул, и секретарь друг друга стоили, и махнул рукой на всю эту историю. Впоследствии Асков вернулся в Японию в качестве Генерального консула в Кобе» [165].

В октябре 1926 г. первым резидентом в Токио под официальным прикрытием секретаря военного атташе был назначен выпускник военно-автомобильной школы, «красный генштабист» Василий Васильевич Смагин [166].

Во исполнение Постановления Политбюро от 28 мая 1927 г. «относительно полного перевода всей нашей зарубежной работы на нелегальные рельсы» была создана комиссия под председательством члена Оргбюро ЦК ВКП(б) Н.А. Кубяка, которой вменялось в обязанность рассмотреть возможность оставления на местах или отзыва действующих резидентов в основных странах. Необходимые материалы для последующего анализа были представлены в комиссию Берзиным.

В «Краткой характеристике работы зарубежной агентуры IV-го Управления Штаба РККА», в частности, отмечалось:

«… 16. Япония.

Работа в Японии представляет особую трудность ввиду малого количества иностранцев и того жестокого наблюдения, которому они подвергаются. Создание прочной сети требует весьма осторожной и длительной разработки. Поэтому наша агентура в Японии, организованная сравнительно недавно, развивается весьма медленно».

Результаты работы комиссии были изложены в «Постановлении комиссии тов. Кубяка о резидентах IV Управления Штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии за рубежом» от 15 июля 1927 г. Выводы комиссии были неоднозначны. Из 17 рассмотренных кандидатур резидентов, не считая их помощников, семеро отзывались в связи с реорганизацией, двое временно оставлялись на месте, ещё восьмерых комиссия сочла необходимым отозвать.

В числе резидентов, против которых комиссия не возражала, был и Василий Васильевич Смагин (член РСДРП(б) с 1917), работавший под прикрытием аппарата военного атташе. В его краткой характеристике говорилось: «Окончил курс Военной академии в 1924 г. и Восточный факультет в 1926 г., после чего прибыл в распоряжение Разведупра Штаба РККА. Командирован в Японию в октябре 1926 г. …Аттестация за время пребывания в академии хорошая во всех отношениях. Опыта в нашей работе не имеет; первые шаги говорят за то, что с течением времени может выработаться толковый работник. Не возражать против оставления на месте как секретаря военного атташе».

Как ни странно, при вынесении комиссией решения учитывались прохождение по службе, партстаж, характеристика — и совсем не рассматривался опыт работы за рубежом. Из всех резидентов, которых было решено оставить, один, Ян-Альфред Матисович Тылтынь, резидент в Северо-Американских Соединённых Штатах с конца 1926 г., находился на нелегальном положении. Остальные работали под крышей официальных представительств. Поэтому говорить о переводе военной разведки на «нелегальные рельсы» не приходилось. Более того, трое из числа тех, кого рекомендовали оставить на своих постах, в том числе В.В. Смагин, имели минимальный агентурный опыт.