Игорь Иванов - Тайна генерала Болдырева

Стоит вспомнить слова из телеграммы генерала Брусилова к князю Львову от 19 апреля 1917 года: «Местом созыва Учредительного собрания должна быть, по всей справедливости, первая столица русской земли. Москва исконно русская и бесконечно дорога русскому сердцу. Я заявляю, в качестве русского гражданина, что считаю законченным петербургский период русской истории».

А вот другое высказывание А.И. Ваксберга в книге «Лиля Брик. Жизнь и судьба»: «После бегства ленинского правительства в Москву (март 1918 г.) центр культурной жизни, естественно, переместился в новую, то бишь в старую — допетровскую — столицу». Здесь мы наблюдаем каверзное насмехание над нашей истинно русской столицей Москвой. Его «то бишь в старую — допетровскую — столицу», то есть в допетровс кую, якобы дикую Русь. Эти мелкие уколы в адрес великого русского народа слишком долго не могут быть не замеченными. У нас всегда была своя, русская культура, которую инородцы не могут понять по сей день. Так что всякие ваксберги, швондеры, швыдкие не могут нам навязывать отрицательное отношение к русской культуре и истории.

Из воспоминаний В. А. Лакшина: «Булгаков смело вводил в литературу то, что считалось «грязной», низкой или запретной для описания стороной жизни, но находил для этого изящные формы». И мы с Вами можем наблюдать изящные формы.

Среди руководителей Белого Движения фигура Генерального Штаба генерал-лейтенанта Василия Георгиевича Болдырева представляет особый интерес. Она кажется весьма непонятной и противоречивой. Конечно, в годы глупо-преступной Первой Мировой войны, а тем более гражданской, уже никого ничем не удивить. Но все же…

Родился он 5(17)04. 1875 года в семье крестьянина-кузнеца. Закончил церковно-приходскую школу. Ю.П. Власов в своей книге «Огненный Крест» пишет, что «до пятнадцати лег Василий Болдырев махал молотом в кузне отца, но при всём том успешно выдержал экзамены в Пензенское Землемерное училище». После обучения в нём он поступает в Военно-Топографическое училище в Санкт-Петербурге, которое заканчивает в 1895 голу.

Генерального Штаба генерал-майор, затем будущий перебежчик к большевикам и генерал-лейтенант Красной армии граф А.А. Игнатьев утверждал, что офицеры-топографы были самыми бедными и «непрестижными» в Русской армии. Однако и весьма грамотными и умными, надо сказать! А что до престижа, то гвардейско-кавалерийские и другие «престижные» офицеры, среди которых было полно алкоголиков и сифилитиков, глупцов и неучей, куда как лучше! Бывший офицер л. — гв. Кирасирского ея Величества полка, а впоследствии жалкий приживала в Совдепии, князь Трубецкой в своих «Записках кирасира» красочно повествовал о нравах и быте своих сослуживцев и современников. В Николаевском кавалерийском училище почётным считалось среди многого прочего подцепить «болезнь, о которой в приличном обществе громко не говорят». Невежество приветствовалось. «Цук», эта предтеча современной «дедовщины», возводился в ранг «славной училищной традиции». Офицер-эмигрант капитан В.А. Ларионов описывает ситуацию в Константиновском артиллерийском училище уже при «демократии» в 1917 году. Там были юнкера из бывших воспитанников кадетских корпусов — «привилегированные», а также все прочие, бывшие из студентов, гимназистов, реалистов, к которым вышеупомянутые юнкера относились «с высоты кадетского достоинства с чувством отчужденности и некоторого презрения». Дальше: «кадеты принесли в училище свои традиции и навыки своеобразной военной бурсы… …традиционного юнкерского «цука» со стороны старшего… …курса мы не испытывали, так как… …курс был не кадетский, а студенческий, и назначенные в нашу батарею фельдфебе ли и взводные унтер-офицеры были все бывшие студенты, главным образом высших технических учебных заведений и многие из них — фронтовики. Это была интеллигентная, культурная молодежь, которой школа войны придала еще лучшую шлифовку. Однако эти старшие юнкера, … …говорившие друг другу «вы» или даже «коллега», не признающие ни училищного «цука», ни старых традиций «Дворянского полка»,ни старых юнкерских песен, не пользовались у новых молодых юнкеров из кадетов большим уважением. Их терпели [sic! И.И.] за их портупейcкие, унтер-офицерcкие погоны, темляки, а у иных и за Георгиевские крестики с фронта». Бравые же юнкера из кадетов «если даже чувствовали в глубине души, что старший юнкер (из студентов) прав, в их глазах он все-же оставался «сугубым, убогим шпаком», а такое существо никогда и ни в чём не могло быть правым, и могло заслуживать лишь жалость в презрение к своей «убогости»». Ларионов пишет, что бывшие кадеты перенимали «от своих старших братьев, друзей и отцов училищные традиции, знали неписанные законы и ревниво следили за их выполнением». Тот, кто противился этому бреду, становился «вне закона, исключался из «товарищеской среды»». А вот и образчик «славных традиций»:…«должен был состояться ночной «парад»: в полночь надо было подняться с кровати, снять рубашку и на голое тело надеть пояс и шашку, на ноги — шпоры и на голову фуражку. В таком виде отделения батареи идут в коридоры, где проводится «парад», который заканчивается воинственными криками и бегом сотни голых со шпорами и шашками по коридорам. Дежурный офицер, знающий училищные традиции, не выходит в эту ночь из комнаты и делает вид, что ничего не слышит. После «парада» отдельные кадетские группы устраивают в спальне «собаку». Так называется кадетский товарищеский ужин [sic! И.И.]. Не принявшие участие в «параде» несколько юнкеров «со стороны» были по возвращении c «парада» выброшены из кроватей». «Перпендикуляр» [так это называлось, И.И.]… «Поставить его, это значило поднять кровать намеченной жертвы резким рывком вверх с таких расчетом, чтобы голова жертвы оказалась на полу [это спящего-то! И.И.], а тело находилось бы в нелепой позе, заваленное матрасом, одеялом и досками……их [кадетов, И.И.] шалости, шутки и остроты были типичны для закрытой военной школы». Этот «перпендикуляр» к «шпакам» мог употребляться просто так, из пакости. Далее рассказывается о воровстве котлет для кадетской «компашки» из кухни, чтобы «шпаки» ходили голодными, И последнее: «…некадетская компания не делила мир на два лагеря: военных и статских… [а для кадетов же, И.И.] первый лагерь — «свой» — был положительным, второй лагерь… был чужой, отрицательный, не сулящий вообще ничего хорошего». Кадеты гордились своим абсолютным монархизмом. Но такие верноподданные хуже всякого врага. Нынешние козлобородые монархисты из бывших коммунистов восхищаются такими: «зато они умели красиво умирать, не кланялись пулям и снарядам в лихих [и глупых, с огромными потерями, И.И.] атаках!» Ну, это к слову.