Бенджамин Мозер - Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Но даже без того, что говорила ей мать, Сьюзен пришлось бы врать, потому что в те времена гомосексуалистов считали извращенцами и преступниками. Дискриминирующие гомосексуалистов законы отменили на всей территории США лишь в 2003 году. Несмотря на то что Зонтаг всю жизнь не афишировала свои «лесбийские наклонности», ее сексуальность во многом определяла целеустремленность, с которой она относилась к своему творчеству. «Мое желание писать связано с моей гомосексуальностью, – писала она. – Моя самоидентификация нужна мне в качестве оружия для того, чтобы бороться против нападок со стороны общества. Конечно, это не является оправданием моей гомосексуальности. Но, насколько я чувствую, это дает мне право… Я чувствую себя геем и поэтому являюсь более ранимой. Из-за этого мне еще больше хочется спрятаться, быть невидимой, и именно так я в любом случае себя и чувствовала» [217].

Спустя десять лет, в 1959 году, Сьюзен писала, что может «быть только тем писателем, который себя обнажает и выставляет напоказ» [218]. В этом предложении выделяется выражение «обнажает и выставляет напоказ», которое звучит очень по-мужски. Многие критиковали Зонтаг за то, что она ставит интеллектуальное выше физического или эмоционального, что, в свою очередь, создает дополнительную дистанцию между автором и описываемым им героями. Именно это и произошло в «Паломничестве», в котором целый ряд странных правок снижает градус исторической достоверности, необходимый в любых мемуарах.

Настоящая драма в «Паломничестве» не имеет никакого отношения к тому, кто на самом деле позвонил в дом Маннов, поехала ли Сьюзен к писателю с одним или двумя друзьями, а также к тому, приехали ли они к четырем или к шести часам. Драматизм истории имеет отношение к ее сексуальности, которая, как она неоднократно намекает в самом тексте, является гетеросексуальностью. Она упоминает своего приятеля Питера Хайду: «Бойфрендом должен быть не просто лучший друг, но мужчина, который меня выше. В этом смысле Питер мне подходил». Она пишет, что считает Меррилла очень привлекательным, и заявляет, что «желала слиться с ним или чтобы он слился со мной». Однако Меррилл ей не подошел – «он был на несколько сантиметров ниже меня. В такой ситуации все остальные барьеры уходили на второй план».

ОНА НЕ УТОЧНЯЕТ, КАКИЕ У МЕРРИЛЛА БЫЛИ ДРУГИЕ БАРЬЕРЫ. НА САМОМ ДЕЛЕ БАРЬЕРОМ БЫЛО ТО, ЧТО МЕРРИЛЛ БЫЛ ТАКИМ ЖЕ ГОМОСЕКСУАЛИСТОМ, КАК И ОНА САМА, И КАКИМ БЫЛ ТОМАС МАНН.

Это и является главной темой всей истории, которая первоначально называлась «Ария о смущении» [219]. Текст начинается словами: «Все, что имеет отношение к моей встрече с ним, покрыто цветом стыда». Эта мысль неоднократно звучит в эссе, что подтверждает ее значение. Она пишет о «слегка постыдном заболевании», от которого умер ее отец. Пишет о том, что, когда Меррилл предложил посетить Манна, «моя радость превратилась в стыд». Пишет, что во время звонка чувствовала себя «парализованной ужасом», и называет себя «трусом». Она ощущала «стыд и ужас», упоминает, что была «еще одна неловкость», потом «еще неловкость», и какой «неловкой» была вся ситуация, как она чувствовала «стыд и подавленность», как все было «недозволенно и неуместно», вспоминает «чувство смущения» и «что-то постыдное».

Так чего же Зонтаг так стыдилась? В ее описании слишком много мелодрамы для того, чтобы передать банальное смущение подростка. В работах Зонтаг великие творческие личности представляются не только в качестве примеров для подражания, а как люди с гипертрофированным эго, которые нас поучают и перед которыми она должна унижаться. Этих людей не обманет ее маска, они могут увидеть то, что она недостойна, распознать ее ложь, узреть ее уродливость. Томас Манн был первым из увиденных ею богов, и в том, что ее стыд в его присутствии имел отношение к вопросам сексуальности, мы можем убедиться в конце истории. Сьюзен и Меррилл убегают из дома на Сан-Ремо-драйв, «как два мальчика-подростка, уезжающих после своего первого посещения борделя».

Именно поэтому, несмотря на все звучащие в истории неправды, текст «Паломничества» звучит правдиво. Она «передергивала» факты. Но ее стыд был совершенно реальным.

«Меня интересуют только люди, вовлеченные в проект самотрансформации» [220], – писала Зонтаг в 1971 году. Если желание трансформации исходит из недостаточного положительного самоудовлетворения, оно также является противником самоудовлетворения. В «Паломничестве» Зонтаг писала о «модели снисхождения о представлении времени, как чего-то, что и будет лучше в будущем, чем в настоящем».

ЕСЛИ МАТЬ, ВСЮ ЖИЗНЬ МЕЧТАВШАЯ, ЧТОБЫ ЕЕ ОБСЛУЖИВАЛИ КИТАЙСКИЕ ЛАКЕИ, БЫЛА ОБРАЩЕНА В ПРОШЛОЕ, ТО СЬЮЗЕН БЫЛА ОБРАЩЕНА В БУДУЩЕЕ.

«Я хочу писать – Хочу жить в интеллектуальной атмосфере – Хочу жить в культурном центре, где можно слышать много музыки» [221]. Ей было всего 14, когда директор школы в Северном Голливуде сообщил Милдред и Нату о том, что Сьюзен прочитала больше книг, чем ее учительница по английскому языку [222]. Вскоре Сьюзен узнала, где именно она может найти интеллектуально стимулирующую атмосферу, к которой стремилась.

В журнале Collier’s она вычитала, что в Чикагском университете «нет футбольной команды, и единственное, чем там занимаются студенты, – это учеба, разговоры о Платоне, Аристотеле и Фоме Аквинском. Ну, подумала я тогда, это мне подходит» [223]. Милдред была категорически против. Летом 1948-го семья поехала на машине на другое побережье, и Сьюзен впервые за пять лет снова попала в Нью-Йорк. По пути они останавливались в Чикаго: «Судя по всему, отель Plaisance, расположенный напротив Университета, останется максимальным приближением к тому, чтобы попасть в это высшее учебное заведение! – с тоской писала Сьюзен в июне. – Проклятье, все мои аргументы разбиваются, как о стену» [224].

Позднее сама Милдред поведала совсем другую версию событий. «Я думала, что любой умный человек может учиться там, где ему, черт возьми, заблагорассудится» [225], – заявила она репортеру. «В ее голосе были радостные распевные нотки, – говорил сосед, – когда она сообщила, что Сьюзен пошла на конфликт с Натом» – который, по этой версии, запретил падчерице уезжать – «и поехала учиться в Чикагский университет» [226]. Однако в тот период времени отношения Милдред и Ната были очень шаткими. Сьюзен писала, что «существует большая вероятность развода и того, что мать вернется в Нью-Йорк». Одной из причин их разногласий был вопрос о разрешении Сьюзен уехать учиться в колледж [227]. К сентябрю Сьюзен при поддержке Ната удалось уговорить мать. «Слезное объяснение с Милдред (черт подери!). Она сказала: «Тебе очень повезло, что я вышла замуж за Ната. Ты бы никогда в жизни не уехала в Чикаго, вот будь в этом уверена! У меня просто нет слов, чтобы выразить то, как я всем этим недовольна» [228].