Константин Рокоссовский - Воспоминания без цензуры

Так, Павел Иванович Батов, командовавший 65-й армией, вспоминал, что удар по болотам Полесья родился из разговора у костра: «Однажды мы сидели с ним в лесу у тлеющего костра среди гвардейцев, беседуя об этих гиблых болотах.

…Пройти по ним можно, – сказал пожилой солдат. – Я тутошний и знаю – пройти можно. Верное слово! По этим топям мы в мокроступах ходили.

– Что это такое? – спросил комкор.

– Ну, лыжи из лозы. Ноги в трясине не тонут, и шагаешь легко – грязь в решетках не задерживается.

– Сможешь сделать завтра десяток?

– Раз надо, сделаем».

С этого началось строительство бревенчатых гатей для провоза техники, гонки танков на танкодромах в болоте. Здесь пригодилось умение Рокоссовского, которое очень точно подметил Батов: «Как всегда спокойный, углубленный в свои мысли, он умело и творчески распределял работу между своими заместителями, начальниками родов войск, штабом, Военным советом и Политуправлением фронта. Всё это создавало удивительно приятную рабочую атмосферу, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать».

Эти смелые мысли и действия прадед был готов прикрыть собой – своим именем и авторитетом. После обсуждения в ставке Верховного плана штаба фронта – того самого, когда прадеду было предложено выйти и подумать, – он рассказывал члену Военного совета генералу К. Ф. Телегину: «Тут мне, скажем прямо, досталось: представитель Генштаба и члены Ставки чуть ли не в один голос обвинили меня в неграмотности, в незрелости оперативного мышления и вообще в неспособности разработать план, заслуживающий рассмотрения. „Где это видано, – говорил один из выступавших, – чтобы на одном оперативном направлении наносились два главных удара, чтобы войска били растопыренными пальцами, распылялись силы и заведомо ставился под угрозу срыва успех самой операции?“» А вот чем объяснил свою настойчивость Рокоссовский: «Я посчитал себя обязанным доложить Верховному, что в предложенном нами решении заключено коллективное мнение не только командования фронта, но и командующих армиями, командиров многих соединений».

По словам Телегина, Рокоссовский даже был готов подать в отставку, он сказал Сталину: «Наше решение твердое и неизменное, и я прошу утвердить его в представленном виде. Если вы его считаете ошибочным, а, следовательно, меня неспособным правильно оценить обстановку, принять грамотное решение – прошу освободить меня от командования фронтом, поскольку ни у меня лично, ни у Военного совета фронта иного решения нет».

На вопрос Телегина, какие чувства испытал Рокоссовский, когда Сталин всё-таки утвердил его предложение о двух ударах, тот рассмеялся и ответил: «Наверное, в первый раз за всю службу в армии захотелось расстегнуть воротничок кителя!»

В кольце диаметром примерно 25 км оказались до 40 тысяч гитлеровцев. Путь на юг и на запад мы закрыли достаточно прочно, но на севере и северо-западе в первый день окружения врага держали только части танковых корпусов. Этим, видимо, хотел воспользоваться командующий 9-й немецкой армией. 27 июня он приказал командиру 35-го армейского корпуса фон Лютцову во что бы то ни стало пробиться либо в Бобруйск, либо на север, к Погорелому, на соединение с 4-й армией. Фон Лютцов решил уничтожить всю технику и пробиваться на север. Сделать это фашистскому корпусу не удалось. В поддержку танкистам генерала Бахарова командарм послал 108-ю стрелковую дивизию. Она оседлала шоссе на Могилев. На правом крыле наши войска вышли к Березине в районе Свислочи.

В конце дня 27 июня в расположении противника начались массовые взрывы и пожары: гитлеровцы уничтожали орудия, тягачи, танки, сжигали машины; они убивали скот, сожгли дотла все селения. Войска прикрытия, состоявшие из отборных солдат и офицеров, продолжали оказывать нам упорное сопротивление, даже контратаковали. Однако соединения генералов Горбатова и Романенко в тесном взаимодействии с частями 65-й армии все сильнее сжимали кольцо окружения.

В районе Титовки враг предпринял до пятнадцати контратак, стремясь прорваться на север. Вот свидетельство участника событий командира 108-й дивизии генерала П. А. Теремова: «…самая неистовая атака разыгралась перед фронтом 444-го и 407-го полков. В этом районе были сосредоточены в основном силы нашего артиллерийского полка. Не менее 2 тысяч вражеских солдат и офицеров при поддержке довольно сильного орудийного огня шли на наши позиции. Орудия открыли огонь по атакующим с дистанции семьсот метров, пулеметы – с четырехсот. Гитлеровцы шли. В их гуще разрывались снаряды. Пулеметы выкашивали ряды. Фашисты шли, переступая через трупы своих солдат. Они шли на прорыв, не считаясь ни с чем… Это была безумная атака… Мы видели с НП жуткую картину. Нет, в ней не было и тени воинской доблести. Гитлеровцы были в каком-то полушоковом состоянии. В движении этой огромной массы солдат было скорее животное упорство стада, нежели войска, решившего любой ценой навязать свою волю противнику. Но впечатление тем не менее было внушительное».

Наша авиация обнаружила в районе Дубовки большое скопление немецкой пехоты, танков, орудий и другой техники. Авиации было приказано нанести удар. 526 самолетов поднялись в воздух и в течение часа бомбили врага. Гитлеровцы выбегали из леса, метались по полянам, многие бросались вплавь через Березину, но и там не было спасения. Вскоре район, подвергшийся бомбардировке, представлял собой огромное кладбище – повсюду трупы и исковерканная разрывами бомб техника.

За два дня нашими войсками были уничтожены более 10 тысяч солдат и офицеров противника, до 6 тысяч взяты в плен; захвачены 432 орудия, 250 минометов, более тысячи пулеметов. Фашистская группировка юго-восточнее Бобруйска была ликвидирована.

Одновременно шли бои за сам Бобруйск. В городе насчитывалось более 10 тысяч немецких солдат, причем сюда все время просачивались остатки разбитых восточное частей. Комендант Бобруйска генерал Гаман сумел создать сильную круговую оборону. Были приспособлены под огневые точки дома, забаррикадированы улицы, на перекрестках врыты танки, подступы к городу тщательно заминированы.

Во второй половине дня 27 июня части 1-го гвардейского танкового и 105-го стрелкового корпусов атаковали засевшего в городе врага, но успеха не имели. Всю ночь и весь следующий день шли кровопролитные бои. В ночь на 29 июня противник отвел значительную часть сил к центру и сосредоточил крупные силы пехоты и артиллерии в северной и северо-западной частях города. Комендант немецкого гарнизона решил ночью оставить город и прорываться на северо-запад.

После сильного артиллерийского и минометного налета на позиции нашей 356-й стрелковой дивизии двинулись фашистские танки, за ними цепи штурмовых офицерских батальонов, а затем и вся пехота. Пьяные солдаты и офицеры рвались вперед, несмотря на губительный огонь нашей артиллерии и пулеметов. В ночной темноте завязались рукопашные схватки. В течение часа воины 356-й дивизии героически дрались, сдерживая натиск противника. Ценой огромных потерь гитлеровцам удалось местами вклиниться в оборону дивизии.