Константин Рокоссовский - Воспоминания без цензуры

Нельзя обойти молчанием и то обстоятельство, что на протяжении всей Белорусской операции Ставка очень внимательно относилась к нашим предложениям и просьбам, поддерживала любое полезное начинание.

Все это способствовало успеху операции.

Развернувшееся в июле сражение на левом крыле 1-го Белорусского фронта и начавшееся несколько раньше наступление войск нашего соседа слева, 1-го Украинского фронта, вылились в стройное взаимодействие фронтов, действовавших на смежных флангах.

Стремительному продвижению войск левого крыла нашего фронта способствовало в большой степени то обстоятельство, что своим наступлением 1-й Украинский фронт лишил возможности противника подкреплять свои силы на люблинском направлении, в свою очередь наступление войск нашего фронта не позволяло противнику перебрасывать войска от нас против войск 1-го Украинского фронта.

Я упомянул об этом потому, что в одной из статей Иван Степанович Конев отзывается об этой операции 1-го Украинского фронта как о самостоятельно им проведенной. Эта операция, как и многие другие, заблаговременно планировались Ставкой и проводилась войсками двух фронтов, часто операции вытекали одна из другой. В этом и проявлялось высокое военное искусство Ставки и Генерального штаба в то время.

Та операция, о которой в данном случае идет речь, вытекала из начавшейся крупной Белорусской операции и проводилась во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом справа, а затем и со 2-м Украинским фронтом слева.

Устремившись вперед своим левым крылом, мы даже несколько обогнали нашего левого соседа и раньше приступили к форсированию реки Висла, где и вели бои, расширяя и удерживая захваченные плацдармы южнее Варшавы. Войска левого соседа тоже завязали бои за овладение плацдармом на этой же реке.

Письмо от 1 июля 1944 года:

«Дорогие мои Люлю и Адуся! Узнал, что вы вдруг вылетели в Москву, не поставив меня в известность, и как раз в эти дни я должен был быть дома, но обстоятельства сложились так, что выехать не удалось, и это оказалось кстати. Сейчас буду, по-видимому, приеду между четвертым и шестым июля. Дела идут блестяще. Немцев бьем, гоним и ловим, как зайцев. Для них наступил 41-й год, отводим душу за все огорчения, причиненные нам в этом злополучном году. Фрицы плохо научились выходить из окружения, и этой возможности мы им не дадим. Но о войне довольно. Как поживаете вы? Какие новости? Как здоровье, самочувствие? Я все бодр, и даже чрезмерно. Нервное напряжение огромное, но напряжения еще не чувствую. Кашель продолжает мучить. Происходит это от избытка потребляемых папирос, а ограничить себя в курении не удается. Немного побаливает горло, и появилась опять легкая хрипота, приходится много говорить повышенным голосом, а в общем все хорошо. Надеюсь, скоро увидимся, и мои дорогие существа достойно встретят старого вояку и приласкают его. А пока до свидания, целую вас крепко-крепко. Любящий вас ваш Костя».

Маршал авиации Сергей Игнатьевич Руденко в своих воспоминаниях приводит такую фразу Рокоссовского: «Мечта каждого из нас – поставить себя так, чтобы люди с любовью выполняли приказ». И эта мечта, безусловно, сбылась. Прадеда в войсках любили, недаром солдаты пели в песне о капитане: «И в честь него гремел салют московский, Он под Варшавой дрался впереди. И не его ли обнял Рокоссовский, Срывая орден со своей груди!» Эта любовь была взаимной, и в этом всё дело. И после войны, по воспоминаниям бабушки, прадед держался как равный с равными со всеми – от кондуктора в поезде до детей из соседнего подъезда. В доме отдыха отказывался обедать в отдельном генеральском зале. Из-за того, что прославленный маршал ест вместе со всеми отдыхающими в общем зале, остальным генералам было неловко, и они также пересаживались «к народу».

Тот же Руденко привел в своих воспоминаниях об операции «Багратион» пример человечности Рокоссовского: «В самый разгар боя в первый день операции мне доложили, что наши штурмовики ударили по лесу, где находился… командующий фронтом. Он ехал с наблюдательного пункта, остановил машину в лесу и решил отдохнуть. Зашла шестерка штурмовиков и ударила. Весь автомобиль изрешечен, а Рокоссовский невредим. Когда сообщили эту весть, у меня мороз пошел по коже». Руденко дал команду немедленно отстранить все экипажи от полетов. Послали в дивизию группу офицеров для разбора происшествия. После чего раздался телефонный звонок, и послышался голос Рокоссовского: «Ты что там делаешь в трехсотой дивизии? Имей в виду: летчики пусть воюют. Накажи непосредственных виновников своей властью. Но жестокости проявлять не нужно». А при встрече прадед и вовсе попросил Руденко: «Пусть воюют. Никого не наказывай».

Шофер прадеда Сергей Иванович Мозжухин утверждал, что за всю войну не услышал от него ни одного матерного ругательства. А в какие только передряги они ни попадали!

Как только наши войска вступили в Польшу, перед нами возникло много сложных вопросов. На освобожденной территории, а она простиралась уже до Вислы, находилось много польских вооруженных отрядов, сражавшихся с оккупантами. Здесь были Гвардия Людова, Армия Людова, Армия Крайова, Батальоны хлопские. Были и смешанные партизанские отряды, руководимые советскими офицерами, оказавшимися по разным причинам на вражеской территории. Эти группы состояли из людей различных политических направлений, но объединенных единой целью борьбы с общим врагом.

Теперь, с приходом наших войск, они получили возможность слиться в могучую силу.

Польское население относилось к Красной Армии тепло и приветливо. Видно было, что народ искренне радуется нашему приходу и старается сделать все, чтобы ускорить изгнание фашистских оккупантов. По мере продвижения вперед 1-я польская армия быстро пополнялась добровольцами из местного населения. В нее вливались части из Гвардии Людовой, Армии Людовой и других сил Сопротивления. И только АК – Армия Крайова – упорно держалась в стороне. От первой же встречи с представителями этой организации у нас остался неприятный осадок. Получив данные, что в лесах севернее Люблина находится польское соединение, именующее себя 7-й дивизией АК, мы решили послать туда для связи нескольких штабных командиров. Встреча состоялась. Офицеры-аковцы, носившие польскую форму, держались надменно, отвергли предложение о взаимодействии в боях против немецко-фашистских войск, заявили, что АК подчиняется только распоряжениям польского лондонского правительства и его уполномоченных… Они так определили отношение к нам: «Против Красной Армии оружие применять не будем, но и никаких контактов иметь не хотим». Весьма пикантная позиция!