Софья Богатырева - Серебряный век в нашем доме

Долгая жизнь была суждена не одной этой записи. Из фразы “Царенка Алексея рядили матросиком…” и замечания о том, что “Луначарский – великолепный чтец”, возникли значительные эпизоды “Белого коридора”. Простодушный дьякон из Бельского Устья, которому в “Записной книжке” принадлежат великолепные реплики, одна из них на политическую тему: “Николай Второй удалил из армии Михаила Александровича «как контрреволюционера»”, другая – на житейскую: “Благоприятнейшая девица Мария Сергеевна. Красоты неописуемой и не ест ничего: вот невеста” – явился читателям в 1935 году в очерке “Поездка в Порхов”.

Общий настрой “Книжки”, несмотря на встречающиеся там бытовые зарисовки, – возвышенно-приподнятый, даже торжественный, размышления о жизни и смерти, о законах творчества преобладают в ней: “Плоть, мир окружающий: тьма и грубость. Дух, вечность: скука и холод. Что же мы любим? Грань их, смешение, узкую полоску, уже не плоть, еще не дух (или наоборот): т. е. – жизнь, трепет этого сочетания, сумерки, зори. 1921, 2.VI” [279] Там же, с. 11. .

Умиротворения и расслабленности там нет и в помине, Ходасевич ни с чем не смирился и ничего не принял, как ни велико было искушение:

Сегодня я поймал за хвост беса смирения. Доведенный уже до последнего, до предела, – вдруг подумал: а ведь мудрее и драгоценнее – смириться, быть покорным и благосклонным ко всем и ко всему. И сейчас же почувствовал, что это от бессонной ночи, целого дня беготни, от голода и тихого дождика за окном. Смирение слабого – бес. Смирение сильного – ангел [280] Там же, с. 12. .

Такой вот оксюморон: себя поэт безжалостно относит к слабым (ему явился не ангел , но бес смирения!) и в то же время находит силы его одолеть. Слабость как факт, как печальную данность он пытается совместить с сохранением собственного достоинства как необходимым условием существования.

И вскоре выходит на тропу войны.

Так начинается последний краткий период жизни Владислава Ходасевича при большевиках – период отчаянного, безнадежного сопротивления. Попыток защитить последнее свое достояние – честь русского писателя.

Архив моего отца хранит автограф заявления, написанного Ходасевичем и адресованного в Государственное издательство. В “Заявлении” перечислены 12 названий книг, переведенных и составленных Ходасевичем для издательства “Универсальная библиотека” до 1917 года, а далее говорится:

Ввиду того, что “Универсальная Библиотека” неоднократно пыталась переиздавать некоторые из этих книг по заказам сперва изд<���атель>ства В.Ц.И.К., а потом – Госиздата, причем не только не уведомляло меня, но и [всячески] [281] Квадратными скобками выделены слова, зачеркнутые в тексте. – С.Б. маскировало издания, убирая мое имя и даже меняя названия [книг] (напр.<���имер>, два романа Тетмайера были соединены вместе под несуществующим заглавием “Горные орлы”), – считаю необходимым заявить: [следующее:]

В силу декрета [рабоче-крестьянского правительства], изданного в конце 1918 г<���ода>, авторское право на все означенные книги [переводы, статьи, примечания и на сборник “Русская лирика”] принадлежат мне и перепечатка [всего этого] их без моего разрешения является контрафакцией. Прошу Госиздат ни в коем случае не заказывать ныне воскресшему изд<���ательст>ву “Универсальная Библиотека” всех означенных книг иначе, как с моего письменного каждый раз согласия, какового в настоящее время “Унив.<���ерсальная> Библиотека” не имеет ни на одну мою книгу.

[Москва, 14 февр.<���аля> 1922 г.] Аналогичное заявление, в устной форме, сделано мною Народному Комис<���с>ару по Просвещению А.В. Луначарскому.

Есть в архиве и одна из тех книг, что послужила поводом для отповеди Госиздату: экземпляр того самого контрафакционного – “пиратского”, как сказали бы мы сейчас, – издания двух романов Казимира Тетмайера, которое вышло в свет в 1920 году и упоминается в “Заявлении”. Книга эта в своем роде замечательна как торжество бесстыдства и невежества. Мало того что она вышла в свет без ведома и согласия переводчика и имя его там не значится, что два романа объединили в один, а жанр обозначили как повесть, что дали неведомо кем придуманный заголовок, они еще, указывая время действия, ошиблись на сто лет!

Книга была подарена Владиславом Фелициановичем моему отцу с такой вот обстоятельной надписью:

Дорогому и глубокоуважаемому Игнатию Игнатьевичу Бернштейну свой скромный, но по мере сил добросовестный труд с искреннейшей симпатиею и благожелательством честь имеет почтительно преподнести любящий его переводчик – за два дня до дня рождения своей жены, и с надеждой увидеть почтенного Игнатия Игнатьевича у себя накануне означенного дня рождения.

Утрированная почтительность обращения выглядит забавно, если вспомнить, что почтенному Игнатию Игнатьевичу в ту пору едва минуло двадцать лет. Поскольку на обложке нет его имени, Ходасевич избегает его и в инскрипте, однако вносит поправки и комментарии: к римской цифре ХVI прибавлена единица, превращающая ХVI век в ХVII, сообщение: “Перевод с польского” дополнено “уточнением”: “… языка на русский языкъ” , а через всю свободную часть обложки наискось крупно выведено “Издание контрафакционное”. Насмешливые ремарки свидетельствуют скорее о высокомерном пренебрежении, чем о бессильной ярости, каковою дышит заявление в Госиздат, написанное в другое время и в ином душевном состоянии, дабы не только излить накопившееся раздражение, но и защитить ежеминутно попиравшееся достоинство. Не уступить соблазнам “беса смирения”. Бросить вызов. Пригрозить. С другом поэт мог пошутить на эту тему. Советским чиновникам он не желал спускать произвол. Судя по тому, что он просит Владимира Германовича Лидина [282] Лидин Владимир Германович (1894–1979) – писатель, автор романов, повестей, рассказов, воспоминаний и заметок библиофила. лично передать “Заявление” в Госиздат и “непременно взять расписку” [283] Письмо В.Г. Лидину от 17 февраля 1922 г. Цит. по: Минувшее. 1993. № 14. С. 432. , шаг этот был важен для Ходасевича.

Два с половиной месяца спустя он начал хлопотать о выезде за границу. Необходимые для отъезда две подписи высокопоставленных чиновников дали ему поэт Юргис Балтрушайтис, в то время – посол Литвы в Москве, и все тот же вездесущий и незаменимый нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, которому, надо думать, крепко досталось “в устной форме” за незаконные переиздания.

Продолжение нам известно: 22 июня 1922 года Владислав Ходасевич с Ниной Берберовой уехал из Петрограда.