Джекки Вульшлегер - Марк Шагал [История странствующего художника]

Однажды Джин проснулась и, не найдя матери на месте, закричала от страха. Вирджиния кинулась обратно в свою комнату, но и Ида выбежала из своей, и обе женщины смутились, столкнувшись друг с другом.

Официально Вирджиния все еще была экономкой и поварихой, но, когда она пересолила суп, зять Шагала Мишель крикнул в кухню: «Говорят, что если вы кладете слишком много соли в еду, это значит, что вы влюблены!» В другой раз, после того как Вирджиния ненадолго съездила к себе домой на Манхэттен, чтобы навестить мужа, она вернулась в Сэг Харбор, покрытая багровой пудрой, которую кто-то бросил в нее через окно поезда, и Ида настояла на том, что сама отмоет ее губкой в ванне. «Comme vous êtes belle» [88] Как вы прекрасны (фр.). , – сказала она со своей непосредственностью. На пляже, где Джин плескалась в море, между двумя женщинам потихоньку начала налаживаться дружба. У них было много общего: Вирджиния была всего лишь на два года старше Иды, у обеих брак дошел до точки кризиса, обе хотели быть художниками, – но при этом было и много различий. «Ида была добра ко мне, но наши отношения существовали в определенных границах, – писала Вирджиния. – Я восхищалась ее сильной личностью, ее блистательным интеллектом и ее чувством юмора, но часто при ней мне было не по себе. Иногда она так внимательно рассматривала меня, что я просто менялась в лице и заливалась жарким румянцем. Она была соблазнительной и очаровательной, но я не знала, что на самом деле она думает. Я была неловкой, наивной и подавленной; она была эмоциональной. Марк избегал говорить обо мне, и Ида вела себя благоразумно».

Но в Нью-Йорке тайна раскрылась. Когда муж стал допрашивать Вирджинию, она все ему рассказала, в ответ он стал пугать ее самоубийством. Тогда она сразу же уехала из Сэг Харбора, но через несколько дней вернулась, все время таская за собой совсем запутавшуюся Джин. Ида разозлилась и внезапно уехала, оставив любовников наедине.

В это лето Шагал работал над оформлением балета «Жар-птица», премьера которого должна была состояться в Нью-Йорке осенью. Эта работа увела Шагала назад, к его самым ранним художественным ассоциациям. В 1909 году Дягилев заказал музыку для балета молодому Стравинскому. Хореографом тогда был Фокин, а старые шагаловские друзья-соперники Бакст и Бенуа оказали большое влияние на концепцию пьесы, основанной на русской народной сказке о принцессе, которую принц освободил из заточения с помощью волшебной Жар-птицы. В 1926 году Дягилев заказал новые декорации еще одному русскому сопернику Шагала – Наталье Гончаровой. Шагал испытал большое удовлетворение, когда получил приглашение создать новое оформление спектакля после того, как Стравинский в 1945 году предложил новую версию партитуры.

Шагалу был необходим какой-то новый стимул, и балет «Жар-птица» стал первым проектом, которому он предался после смерти Беллы. Погружаясь в русскую культуру, он возвращался назад, к миру, который был одинаково близок и ему, и его жене. Новому оформлению сюжета был дан свежий эротический заряд, поскольку рядом с ним была Вирджиния. Тамара Карсавина, первая Жар-птица, рассказывала Марго Фонтейн, передавая ей роль, что это был самый утомительный балет из всех, что она когда-либо танцевала. Марго должна была забыть о своей грации ради бунтующей, непокорной Жар-птицы. Балетные страсти, как эхо, отражали бурные переживания самого Шагала. Он все еще пребывал в скорби, но при этом уже стал освобождаться после тридцати лет брака от необходимости жить согласно высоким идеалам Беллы и от погружения в русско-еврейскую ностальгию. Этого было достаточно, чтобы пуститься в волнующее приключение с молодой женщиной, нееврейкой, которая моложе его на двадцать восемь лет и выше ростом, чье происхождение, система ценностей и верования были ему совершенно незнакомы.

Стихи, которые Шагал писал в то время, были адресованы «Моей ушедшей любви / Моей вновь обретенной любви». Картина «Душа города», основанная на рисунке-автопортрете, была завершена в 1945 году. Она выражает раздвоение личности художника: с одной стороны, преданность памяти Беллы, с другой – влечение к Вирджинии. Шагал изображает себя с двумя лицами, одно повернуто к мольберту и холсту с распятием, другое – к двум женщинам. Одна из них – Белла в свадебном платье, несущаяся вниз, подобно огромному языку белого пламени, другая – Вирджиния, земная женщина, баюкающая петушка. Небо мрачное, серо-синее, улицы с домами видны будто через вуаль, но над всем доминирует динамизм и сияние спирали шлейфа Беллы. Картина «Автопортрет с часами» написана в следующем году все с тем же настроением. Шагал изобразил себя в виде красной коровы, которая держит палитру, над ним парит его сладострастная любовница, вытянутая бирюзовая Вирджиния. В то время как картина на мольберте изображает его страдающее духовное alter ego – распятого Христа в талесе, обнимающего Беллу-невесту.

Вирджиния вспоминала, как Шагал, все лето 1945 года слушавший музыку Стравинского в огромной спальне с тремя окнами, выходящими на Южный Лонг-Айленд, яростно рисовал. Она следила, как появляются птица-женщина с раскинутыми крыльями на фоне ультрамаринового неба; золотой вихрь, который превращался в птицу; великолепная, красно-желтая свадьба со взрывающимися тортами и свечами. «Вы, должно быть, влюблены!» – сказал Шагалу Опатошу, когда увидел «Жар-птицу».

В октябре в Метрополитен-опера состоялась премьера. В процессе подготовки к спектаклю Ида держала под контролем костюмы, как делала это Белла с «Алеко», Вирджиния помогала с шитьем. Теперь, как и в случае с «Алеко», Шагал был диктатором: «По моему мнению, все в декорации должны быть выдуманными, раскрашенными, будто человеческое лицо, – говорил он интервьюеру. – Вот почему я не могу делать только декорации, но [должен делать] и костюмы для актеров. В балете все должно гармонировать и быть картиной». В то время как Ида одевала танцоров, Шагал писал краской прямо на их костюмах, меняя линии, усиливая тон. И снова результатом была победа – только Шагала, и больше ничья. «Декорации Шагала украли шоу», – отметил Джон Мартин в The New York Times . Эдвин Денби писал, что «декорации Марка Шагала для новой версии «Жар-птицы» – будто изумительный подарок к сезону и большой рождественский подарок для детей. Становится тепло и душевно, трогательно и прекрасно, когда глаз ныряет в эту сказочную глубину, в это сказочное сверкание. Можно летать по небу, можно заглянуть в волшебный лес и увидеть людей, живущих в драконе. И человек сидит перед всем этим в детском восторге, разглядывая занавес и костюмы, в то время как оркестр, довольно неудачно, играет элегантную музыку Стравинского и пока, увы, Маркова, Долин и балетная труппа слоняются, скачут, поднимают друг друга или просто бесконечно стоят, как оперный хор в ожидании апофеоза. На танцы нет смысла смотреть… Очарование шагаловского оформления оставляет меня в таком счастливом состоянии ума, что я не могу сердиться на глупое следование сюжету, который бедные танцоры исполнили до самого конца <���…> декор – это прекрасное произведение искусства».