Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1802-1825. Том I

С первыми лучами солнца, не чувствуя ни малейшей опасности и сопровождаемые повозками, турки вышли из города, чтобы отправиться в близлежащие деревни за провизией, которую они обычно там получали. Когда они отошли достаточно далеко и приблизились к засаде казаков, то были окружены со всех сторон, и после слабого сопротивления более пятисот человек вынуждены были сдаться в плен.

Однако по тревоге, поднятой в крепости, турецкая кавалерия начала покидать ее и двигаться в сторону казаков, которых было совсем немного. Казакам было приказано заманить врага к оврагам, где мы замаскировали основные силы нашего отряда. Этот маневр длился в течение всего дня, но заставить турок удалиться от своих укреплений не удалось; тогда, мы покинули наше убежище и попытались навязать им бой. Он начался очень вяло, неприятель не шел на риск, а мы не решались приблизиться из-за огня его укреплений. С наступлением ночи турецкая кавалерия вернулась в крепость, и мы вновь заняли нашу позицию. На следующий день мы перешли мост, и отряд вернулся в лагерь вблизи Галаца.

Эта небольшая экспедиция, какой бы короткой она не была, показала мне, насколько наши войска страдали в этом климате. Мы не захватили с собой ни палаток, ни провизию; жара стояла невыносимая, и не было ни одного дерева, в тени которого мы могли бы укрыться. Источник воды находился в двенадцати верстах от мест нашей стоянки, а из еды у нас был только сухари, а из питья — скверная водка, которой нас ежеминутно угощал генерал Платов.

Начавшиеся болезни уже к концу июня опустошили наш лагерь: часовые умирали на посту, а лошади, измученные жарой и насекомыми, погибали прямо на глазах. Очень суровая дисциплина, которой требовал фельдмаршал, в значительной степени способствовала увеличению числа больных. Сам он угасал от старости, только его душа еще поддерживала в нем жизнь. До переправы через Дунай он хотел объехать с инспекцией некоторые части, которые должны были остаться на левом берегу. Я сопровождал его в этой поездке; много раз мы думали, что он скончается у нас на руках. В Рени он настолько ослабел, что приказал отнести себя в сад и оставить на траве. Мы были рядом с ним и пребывали в глубоком молчании, наблюдая последние минуты его жизни.

Голосом умирающего он сказал нам: «Император приказал мне форсировать Дунай, я должен умереть на другом берегу; я приказываю вам доставить меня туда, если я потеряю силы и не смогу сам туда добраться». Затем он продиктовал прощальное письмо Императору и завещание своей семье.

Несколькими днями позже мы привезли его обратно в Галац. Когда мост был достроен и авангард его пересек, этот почтенный старик, изнуренный годами и тяготами службы, приказал посадить себя в лодку и высадился в начале моста, переброшенного на другой берег Дуная. В эту же ночь он тихо умер, довольный тем, что в свой последний час он выполнил приказ своего повелителя.

Генерал Платов командовал авангардом, и я получил разрешение следовать с ним. На скаку моя лошадь провалилась в яму, вместо того, чтобы перескочить через нее, и я сломал ключицу левой руки. Я вновь сел на лошадь, чтобы присоединиться к генералу и вместе с ним пешком прошел по мосту, ни сказав ему о случившемся. Но по прибытии в лагерь, боль стала такой сильной, что я был вынужден позвать врача. Он вправил ключицу и перевязал меня так туго, что мне пришлось провести ужасную ночь, мучаясь более из-за насекомых, от которых я не мог защититься, чем от поразившей меня боли. Утром я со всей очевидностью понял, что не в состоянии дальше двигаться с авангардом, и меня возвратили в Галац.

Моя рука снова заболела, и сделанная мне вторая операция по ее восстановлению была бесконечно более болезненной, чем первая. Я остался один в Галаце, в этом маленьком городке, охваченном лихорадкой и нищетой. Почти все его жители были больны и слонялись по улицам как мертвеннобледные тени. У двух моих слуг был жар, и вместо того, чтобы получать от них помощь, мне приходилось лечить их, лихорадка поразила и меня. Я не чувствовал опоры, не было никого для службы мне, ни одной книги для моего развлечения, ни одной души, с кем можно было бы поговорить. Никогда я не забуду эти дни скуки и страданий.

К счастью, молодой князь Долгорукий, адъютант покойного фельдмаршала, также больным вернулся в Галац. Мы поселились рядом, и он кормил и лечил меня. Немного оправившись от болезни, мы оба переправились через Дунай, чтобы присоединиться к нашей армии, которая тем временем заняла Матчин и рассеяла жителей Исакчи, Тульчи и Бабадага. Князь Багратион принял командование армией и направился к Кюстенджи.

Наша флотилия поднялась вверх по Дунаю вдоль берега Матчин и завершила блокирование Браилова, лишенного с этого момента всякого сообщения с Турцией. Князь Багратион, хотя и был главнокомандующим, вспомнил об интригах времен сражения при Эйлау, и принял меня очень плохо, что не предвещало мне счастливой кампании.

Мы предприняли ночной бросок, чтобы достичь Кюстенджи, маленького городка на берегу моря, окруженного слабыми укреплениями. На рассвете, заметив нас, неприятель вышел нам навстречу. Генерал Платов приказал мне наступать с двумя батальонами пехоты и четырьмя пушками. Турки поддались нашим первым атакам и укрылись за своими укреплениями. Я преследовал их до расстояния пистолетного выстрела от города и расположился на кладбище, которое благодаря своим деревьям и надгробиям было очень удобно для пехоты. Князь Трубецкой прибыл с несколькими батальонами и пушками. Он поставил артиллерию во главе колонн и начал наступать, чтобы силой захватить укрепление, которое защищали 5 или 6 тысяч турок.

Колонны были встречены таким смертоносным огнем, что они возвратились в беспорядке, довольные тем, что смогли сохранить свои орудия, когда тем угрожала вылазка гарнизона. Эта плохо организованная и неосторожная атака стоила нам нескольких сотен человек: прибывший в этот момент князь Багратион проявил мало великодушия и возложил вину на меня.

Мы довольствовались тем, что полностью блокировали город и продолжили артиллерийскую перестрелку с неприятелем. На следующий день турки, оставшиеся совсем без продовольствия, и по воле случая оказавшиеся в этом городе, жители которого бежали, узнав о нашем приближении, запросили условий капитуляции. Было договорено, что они выйдут с оружием и снаряжением, и что до другой стороны Балканских гор их будет сопровождать русский офицер. В тот же день мы покинули лагерь и двинулись к Рассевату, где занял позицию большой неприятельский корпус.

На полпути туда мы переночевали в Карасу, на развалинах древнеримских укреплений, протянувшихся от Констанцы до Черноводы, и таким образом соединявших на расстоянии от 60 до 70 верст Черное море и Дунай. Эту линию называют валом Траяна; можно явственно видеть ее следы и найти места, где на некотором расстоянии располагались маленькие крепости, которые должны были соединять воедино этот барьер, возведенный против варваров Севера. Сейчас цивилизованные северные народы ступают по этим руинам и пересекают эту древнюю преграду, чтобы сражаться с варварами Юга. Ту самую границу, которую римляне возвели на севере Восточной Империи, Россия должна создать на юге.