Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1802-1825. Том I

Наполеон, получив известие о поражении своих двух корпусов, ускоренным маршем двинулся на Фонтенбло, бросив часть армейских обозов и даже артиллерийские орудия. Генерал Винценгероде находился в Шалоне, куда он отошел, не дожидаясь моих сообщений о движении неприятеля.

На следующий день после нашего сражения я был атакован несколькими полками кавалерии и вынужден отступить через Бар-ле-Дюк. После чего этот неприятельский отряд двинулся вслед за армией Наполеона, а я получил срочный приказ прибыть в Шалон.

Наша кавалерия вновь была собрана, и мы пошли, хотя и слишком поздно, по следу французской армии. В Сансе неприятельский арьергард воспротивился нашей переправе, произошел обмен несколькими пушечными выстрелами, и французы вступили с нами в переговоры. Они нам сообщили, что наша главная армия атаковала Париж, и что Наполеон направился туда со всеми своими силами. Это известие заставило нашего генерала выступить без промедления, чтобы успеть принять участие в этом последнем и великом сражении. Мы пошли на Монтро, ускоряя марш, и беспокоясь о важных событиях, которые должны были решить судьбу Французской империи и целой Европы.

Я унесся далеко в своих раздумьях, когда увидел приближающийся ко мне экипаж, в котором я издалека опознал парижский фиакр. Его появление в гуще военной суеты показалось мне столь необычным, что я не поверил своим глазам. Кучер и сидевшие в экипаже люди поспешили показать мне свои белые кокарды и все сразу с радостными криками сообщили мне великую новость о том, что император Александр вступил в Париж во главе своих войск, что Бонапарт отрекся от трона и что Людовик XVIII провозглашен французским королем. С целью убедить меня в истинности своих слов, они передали мне несколько экземпляров прокламации временного правительства. Больше не было сомнений в этих великих переменах, которые вызвали во всем отряде живейшую радость. Подойдя к Парижу, союзники нашли там французов, решившихся до последней возможности защищать вход в свою столицу. Заполненные многочисленной артиллерией укрепления оборонялись всеми войсками, которые удалось собрать, поддержанными частью парижской национальной гвардии, толпой добровольцев и юными учащимися лицеев. Маршалы и несколько отличных генералов решили держаться или погибнуть с честью. Этот город с огромными ресурсами был средоточием мощи империи, казалось, он мог противостоять усилиям целого мира. Народ не допускал, что враг попытается овладеть им, кроме того, все знали, что Наполеон со всей своей армией спешит на помощь Парижу. Ощущение полной безопасности, существовавшее в городе, немало способствовало усилиям начальников по наращиванию средств обороны.

Когда объявили о приходе союзников, жители поспешили за городские заставы, словно для того, чтобы насладиться неким спектаклем. Но внутри самого правительства шла работа, предварявшая падение Наполеона, во главе этой партии князь Талейран готовил умы к неизбежным переменам, которые только могли спасти Францию. Тем временем пушки грохотали вокруг стен, французы сражались со своей обычной храбростью; угроза их столице воспламенила их мужество, тогда как союзные войска были воодушевлены на бой видом этого города, являвшегося окончанием их трудов и зенитом их славы.

Император Александр и король Пруссии лично руководили атаками, генерал Барклай де Толли должен был найти у стен Парижа вознаграждение за все свои труды и все свои печали, преследовавшие его во время кампании в России. Он стал фельдмаршалом на поле битвы, посреди самого смертоносного огня. Прусская гвардия соперничала в усердии с нашей и имела честь захватить пригороды Парижа.

Храбрый полковник, руководивший этой атакой, был еще во время схватки награжден крестом Святого Георгия, который император Александр снял со своей петлицы, чтобы вручить ему. Все генералы и все войска были воодушевлены этой наградой государя; отовсюду слышались крики радости и победы. Ничто не могло бы устоять перед такой армией. Неприятельские позиции, их самые мощные и наилучшим образом обслуживаемые батареи были захвачены с яростью; наконец, мы оказались у застав Парижа.

Население трепетало и уже видело себя подвергшимся всем ужасам штурма; ощущение полной безопасности мгновенно сменилось полным унынием. Даже маршалы разуверились в спасении города; беспорядок и отсутствие согласия у начальников только увеличило опасность; тогда заставы открылись и появились парламентеры, чтобы предотвратить несчастья, угрожавшие городу. Поверенный в иностранных делах граф Нессельроде въехал в Париж, и князь Талейран принял на себя обязанность ускорить сдачу города.

Наполеон, нетерпеливо стремившийся помочь своей столице, совсем один поспешил по дороге в Фонтенбло. Находясь в нескольких лье от Парижа, он встретил выходившие оттуда войска. Он узнал, что уже поздно возобновлять оборону города, что капитуляция, которую его генералы не имели настроения разорвать, отдала союзникам ворота Парижа. Вспылив, он обругал всех тех, кто согласился на капитуляцию, которую он приписал трусости, и был вынужден, тем не менее, продолжить свой грустный путь в Фонтенбло.

В это время, на рассвете, наши войска заместили французскую стражу на городских заставах. Русские гренадеры сменили часовых у ворот Сен-Дени и Бонди, которые на протяжении столетий охранялись только французами.

В сильнейшей тревоге горожане направились к заставам, они двигались по улицам, волновались и с дрожью ожидали объявления своей судьбы. Их устрашенному воображению представлялись пожар Москвы, разорение России, несчастья Германии, они не ожидали ничего кроме мести. Высоты Монмартра были увенчаны пушками, и артиллеристы навели их стволы на город, держа фитили горящими. Со всех сторон войска готовились к вступлению. Граф Пален, с авангардом, прошел в молчании по нескольким улицам и направился по Аустерлицкому мосту на дорогу в Фонтенбло. Наконец, появился Император, подобно Богу, который все успокоит и всех простит. Он предстал перед толпой парижан с теми доверчивостью и добротой, которые украшали его лицо.

Ожидали завоевателя, а увидели освободителя. Люди толпились вокруг него; ободренные его приветливостью, его окружили, им восхищались, и в один момент этот прежде дрожавший от страха народ преисполнился энтузиазма. Здравицы императору Александру послышались со всех сторон, можно было сказать, что французы увидели своего императора и приветствовали его подвиги. Несколько голосов выкликнули здравицу Бурбонам и Людовику XVIII. Из опасения или под влиянием эмоций эти слова были повторены; появились белые кокарды, и через мгновение эти крики подхватили все горожане.