Федор Боков - Весна победы

Из резерва Главного Командования 5-й ударной армии придавались мощные средства усиления. Вместе со штатными средствами она насчитывала около 2500 орудий и минометов калибра выше 76 мм, 360 танков и самоходно-артиллерийских установок. В оперативное подчинение командующего были выделены 6-й штурмовой и 6-й истребительный авиационные корпуса 16-й воздушной армии. Это была огромная сила! Достаточно сказать, что в армии удалось создать такую оперативную плотность на один километр фронта наступления — 274 орудия и миномета, более 40 танков и самоходно-артиллерийских установок. Ни в одной из операций мы не имели такого превосходства над противником в технике.

Для выполнения поставленной задачи командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин принял решение построить стрелковые корпуса в один эшелон. Боевой порядок их был таким: в 26-м и 32-м корпусах — по две дивизии в первом эшелоне и по одной во втором, а в 9-м корпусе — в первом и втором эшелонах по одной стрелковой дивизии. Третья дивизия этого корпуса (230-я) находилась в резерве командарма. Особое внимание уделялось обеспечению превосходства сил и средств на семикилометровом участке прорыва. Здесь было сосредоточено 6 стрелковых дивизий, более 1800 орудий и минометов, 361 реактивная установка, все 360 танков и самоходно-артиллерийских установок и около 50 инженерно-саперных рот.

Оперативное построение войск нашей армии в один эшелон было целесообразным и потому, что за ее боевыми порядками в районе Кюстрина находилась 2-я гвардейская танковая армия, предназначенная для последующего ввода в сражение в нашей полосе наступления.

Для обеспечения предстоящих боевых действий нужно было провести колоссальную подготовку, организовать и направить к единой цели труд тысяч людей.

В начале апреля меня и начальника штаба армии пригласил к себе Н. Э. Берзарин.

— Только что получена директива фронта: на наш плацдарм вводятся войска Третьей ударной и Сорок седьмой армий. Мы передаем им двадцать три километра линии фронта, а все наши соединения на плацдарме перегруппировываем на девятикилометровую полосу, исключая Зофиенталь-Гольцов.

— Какие сроки определены для перегруппировки? — спросил генерал Кущев.

— С восьмого по четырнадцатое апреля. На нас же возложена обязанность подготовить в инженерном отношении весь плацдарм, в том числе и участки, передаваемые другим войскам. Прошу вас, Александр Михайлович, подготовить приказ и вечером представить на подпись...

Эта перегруппировка была весьма трудоемкой и требовала большого воинского искусства. Перемещение огромного количества людей и техники предстояло провести в ночных условиях, с соблюдением мер свето — и звукомаскировки.

Плацдарм менялся на глазах. Он бесшумно «бурлил»... На нем шло массовое непрестанное передвижение людей по бесчисленным ходам сообщения и траншеям на новые участки. Преображение плацдарма началось за много суток до начала разведки боем передовыми батальонами. Началось и с того времени ни на мгновение не прекращалось. С рассвета и до поздней ночи велись земляные работы, выполняемые не только саперами, но и воинами других родов войск. Ведь нужно было оборудовать в инженерном отношении весь исходный район для наступления! О том, какой это огромный труд, можно судить хотя бы по тому, что на каждом километре фронта было вырыто и замаскировано 13 километров траншей и ходов сообщения полного профиля. К проведению этих работ службы тыла фронта и армии заранее тщательно подготовились. Вот сколько на плацдарме было использовано инвентаря и материалов: 80 тысяч больших и малых саперных лопат, 8 тысяч топоров, 25 тысяч поперечных пил, 245 тонн (!) гвоздей, 70 тонн взрывчатки... Казалось, не было ни одного метра земли, которого не коснулась бы лопата красноармейца при оборудовании исходного рубежа для грядущего прыжка вперед.

Огромные усилия затрачивали воины и на различные работы по маскировке объектов, позиций, батарей. Почти ежедневно ее состояние проверялось с воздуха офицерами штаба и армии и лично командирами корпусов.

Столь большое внимание, уделяемое маскировке, было не случайным. Готовясь к наступлению, мы понимали, что противник ожидает наш удар, и именно с кюстринского плацдарма, где советские войска были ближе всего к Берлину. Но гитлеровцы не знали, когда начнется операция, на каком участке плацдарма намечается прорыв обороны, какими силами его планируется осуществлять.

Чтобы полностью исключить возможность просачивания каких-либо сведений о действительных планах командования, на плацдарме категорически запрещалось пользоваться радиосвязью. Письменных приказов не отдавалось, указания поступали непосредственным исполнителям, и то лишь на топографических картах. В светлое время суток передвижение в сторону плацдарма, к Кюстрину, строжайше воспрещалось. И наоборот, специально выделенные части и значительное количество транспорта усилено, почти не таясь, передвигались лишь в восточном и штеттинском, северном, направлениях, чтобы создать ложное впечатление о концентрации здесь наших сил.

Более того, пехотинцы с рассвета и до сумерек почти открыто укрепляли на плацдарме свои позиции, чтобы создать у врага уверенность в переходе войск 5-й ударной армии к жесткой обороне.

Как-то ко мне зашел начальник инженерных войск армии генерал Д. Т. Фурса.

— Дмитрий Трофимович, а не перегибают ли ваши подчиненные палку? — спросил я.

— Что вы имеете в виду?

— Темпы возведения «долговременной обороны».

— Нет, все идет по плану.

— По плану-то, по плану, но уж слишком демонстративный характер имеют эти работы.

— А разве есть сведения о том, что противник догадался о наших намерениях?

— Пока таких данных нет, но вот наши, даже неискушенные, бойцы из пополнения уже догадываются и добродушно посмеиваются: «Коль начальство говорит — переходим к долговременной обороне, значит, так и надо говорить». А ведь противник у нас опытный...

— Хорошо, учтем. Сегодня же приму меры для частичной маскировки земляных работ.

Еще один ложный маневр увенчался успехом. На протяжении двух ночей — на 11, а затем и 12 апреля — всего лишь в 400–800 метрах от переднего края, в районах Геншмара, Танненхофа и у северного берега реки Штром, военно-инженерные части изготовили большое количество макетов танков. Делались они из фанеры, дерева, окрашивались в темно-зеленый цвет и присыпались землей. Причем все это маскировалось так, чтобы гитлеровцы могли установить, что здесь не боевые машины, а именно макеты, и сделать вывод, что советские войска только имитируют подготовку к наступлению.

Вначале фашисты приняли макеты за скопление настоящих танков и открыли по ним мощный артиллерийский огонь. Однако, убедившись вскоре, что это ложные цели, перестали стрелять. А в это время несколько в стороне были сосредоточены наши боевые машины. По ним противник уже не стрелял, полагая, что это тоже макеты.