Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Понимая, в каком положении оказался его шеф, Вавилов писал ему 8 августа 1918 года: «Я сознаю, что самое тяжелое бремя лежит сейчас на Вас. Жить в Петербурге и в лучших условиях – трудно. И я понимаю, что много подвижничества и сознания долга требуется от того, кто стоит во главе большого дела – как Отдел прикладной ботаники. Быть во главе в настоящее время [значит] делать подвиг. Я уверен, что и все сотрудники Отдела сознают это».

В том же письме – обещание прислать в Петроград немного муки.

В Саратове было благополучнее: город, по крайней мере, не переходил по многу раз из рук в руки. Грузы поступали по Волге, потому паралич железных дорог сказывался не так катастрофически.

Приезжая в Москву, Николай Иванович привозил немного муки и других продуктов для своего семейства, для близких сотрудников и друзей; кого мог, звал в Саратов, обещая обеспечить работой, помочь с жильем и дровами.

В Саратов перебрались его давние помощницы О.В.Якушкина и А.Ю.Туликова-Фрейман. Некоторое время в Саратове жил Прянишников. Вавилов усиленно звал к себе Регеля.

Но и Саратов не был животворным оазисом в мертвой пустыне. В мае 1918 года вспыхнуло восстание красноармейского гарнизона, в нем приняло участие до 600 солдат. Вооруженные винтовками, бунтари овладели артиллерийской батареей, окружили здание горисполкома, стали его обстреливать. Эсеры примкнули к восставшим и объявили о низложении власти большевиков. Те подтянули резервы, на следующий день овладели положением. Началась вакханалия расправ с правыми и виноватыми.

Летом ситуация вновь обострилась: белые войска захватили ряд уездов Саратовской губернии, вышли к Волге. Снабжение города водным путем прекратилось. Отогнать белых удалось только в сентябре, но Астрахань и Царицын оставались под их контролем. В ноябре 1918 года, когда Регель сообщил о желании некоторых сотрудников Отдела переехать в Саратов, Вавилов писал: «В Саратове зима, по-видимому, мало будет отличаться от Петрограда по условиям. Вернувшись в Саратов [из Москвы], нашел многое изменившимся. Национализировали всё, до яблок и арбузов включительно. Дров нет <���…>. Тем, кто хотел бы из Питера ехать в Саратов, это надо иметь в виду. Помещения у нас зимой почти нет. Попробую найти небольшую квартиру для Саратовского отделения, но найти трудно» [110].

Однако эти и подобные условия мало отражены в переписке Вавилова – в основном в беглых иронических замечаниях.

В мае 1918 года он послал Регелю письмо-отчет о начатых в Саратове работах: «В моем распоряжении был участок в несколько десятин на ферме С.-х. института, и Селекционный отдел Саратовской областной станции предоставил мне довольно удобный участок в десятину у себя. Участок этот сравнительно больше других гарантирован от близкого соседства с солдатским городком. Пока “войск” мало, но ждем концентрации их в самом ближайшем будущем, и потому посевы далеко не в безопасности. В прошлом году подсолнечник на станции был почти начисто истреблен христолюбивым воинством.

Посевы свои провел в большом масштабе, так как имел много помощников (около 20 специалисток – по селекции), слушательниц института (курсов) и в особенности опытных помощников, не первый год работавших со мной, – О.В.Якушкину и А.Ю.Фрейман. Высеяно вместе с озимыми хлебами до 12 000 №№, из которых половину составляют гибриды пшениц и ячменя (F3 и F2 [111]), остальное – полную коллекцию по культур [ным] растениям Московской] селекционной станции и результаты моих сборов в Азии, среди них есть, кажется, много новых разновидностей бобовых.

Весь материал распределен на темы для дипломных работ, и хоть часть его мы сумеем обработать. Публикой-помощниками я пока доволен, посев гибридов, который можно поручить только интеллигентным и аккуратным работникам, произведен был, несмотря на стужу и сильные ветры, хорошо.

Одни колышки-этикетки стоили нам около 1000 рублей, а одни записные тетради и вообще заведение бухгалтерии – около 500 руб. (стоимость тетрадей и бумаги).

Таким образом, фактически в нынешнем году имеется Саратовское отделение Бюро по прикладной ботанике. И если удастся выполнить всё, что задумано, если год будет благоприятным и стихии минуют посевы, удастся получить большой материал и по сортоизучению, и по генетике. Иммунитету уделено сравнительно мало внимания, так как я не запасся инфекционным материалом».

Регель был поражен размахом начатого его помощником дела: «Я вижу, что работа в Саратове у Вас закипела. Для такой широкой постановки в данное время требуется не только энергия, но и решимость. Очень рад, что у Вас таковая явилась».

Решимость делать всё, что зависит от себя, была у Вавилова всегда, она стала частью его натуры. Но, может быть, главная его удача состояла в том, что он сумел заразить своей решимостью молодых помощниц. А.Ю.Тупикова-Фрейман вспоминала, как еще студенткой, в Петровке, «испытала на себе необыкновенный дар Николая Ивановича заставить каждого почувствовать себя исследователем, даже если он занимается маленькой, казалось бы, чисто технической работой» [112].

Зимой его студентки-сотрудницы мерзли в плохо отапливаемом предвавильнике ; летом жили в солдатском бараке при селекционной станции, где Вавилову выделили земельный участок. Питались чечевичной похлебкой, в лучшем случае, вяленой воблой. Болели малярией. «Но практикум Вавилова был построен на оригинальном материале его экспедиций. Выделять новые серии культурных злаков и описывать их под руководством Николая Ивановича было такой увлекательной работой, перед которой решительно отступали все житейские невзгоды», – вспоминала одна из его помощниц Э.Э.Аникина [113].

Проверять работу на опытное поле Вавилов приходил не с тросточкой в руках и не в рубашке с накрахмаленными манжетами. Рукава его были закатаны и открывали жилистые загорелые руки. Он вместе с ученицами пахал и сеял, жал и вязал снопы.

В марте 1919 года, в отчете о работе Отдела прикладной ботаники, Регель прежде всего указал на работы Вавилова, проводившего «точный гибридологический анализ наследственных факторов, характеризующих отдельные расы наших хлебных злаков». Регель подчеркивал, что «подобная работа еще нигде не проводилась, ни у нас в России, ни за границей, далеко оставляя за собой работы по гибридологическому анализу хлебов, производившиеся в Австрии, Англии и Америке» [114].

Полгода спустя Регель писал Вавилову: «Работа у Вас по-прежнему кипит. Ваш участок в Саратове для меня единственный пример учреждения, продолжающего действительно работать во всю, и притом со смыслом, невзирая на всё. Прямо-таки завидно становится» [115].