Марина Абрамович - Пройти сквозь стены [Автобиография]

Все оплачивалось золотом, даже помидоры и бананы. И чтобы добыть это золото, полчища этих полуобнаженных мужчин спускались в глиняный ненадежный карьер. Там часто случались обвалы, каждый день умирало много людей.

Почему я поехала туда? Не за золотом. Вместо этого меня вела еще более сумасшедшая идея: создать видеоработу под названием «Как умереть». (В конечном счете, я думала, что придумаю, как пронести туда камеру, не получив телесного ущерба.)

Идея была такой: когда вы видите реальную смерть по телевизору, запись каких-то ужасных катастроф или чего-то в этом роде, вы, возможно, и замираете на мгновение, глядя на это, но уже спустя секунды не можете на это смотреть и переключаете канал. Когда вы в опере, театре или смотрите фильм, где героиня умирает, вы идентифицируете себя с такого рода организованной, эстетизированной смертью. Вы смотрите, ваши чувства тронуты, вы плачете.

В общем, идея была в том, чтобы перемежать кадры с несколькими минутами смерти из оперы (в моей голове это всегда была Мария Калласе – я была одержима Калласе, с которой очень сильно себя идентифицировала) и кадры реальной смерти, то есть совместить их. Самая реальная смерть, которая пришла мне в голову, была в Серра Пелада. И я поехала туда увидеть эти смерти.

На бумаге моя идея была интригующей. Я предложила ее французскому министерству культуры и получила вдохновляющий ответ. Но когда я приехала в Серра Пеладу, все оказалось не так, как я себе представляла.

Я хотела поговорить с этими шахтерами как можно более открыто и честно, без камер и повестки. Кока-кола, что я привезла с собой, была отличным началом разговора. Я садилась с ними, вручала им пару банок кока-колы и начинала разговаривать об опере – о Травиате, об Отелло. У одного парня, с которым я разговаривала, черного как ночь, все зубы были золотыми – когда он улыбался и светило солнце, зубы сияли ярким светом. Я себе сказала, передо мной Отелло. Другой парень, итальянец, знал Травиату – он даже пел мне ее. Парни, с которыми я познакомилась, полюбили меня, казалось, они даже хотят меня защищать. И не только защищать, парочка из них, у кого были фотоаппараты, стали фотографировать меня – они подарили мне эти фотографии, я включила их в книгу «Публичное тело».

Я провела там три дня, и чем больше я размышляла, тем больше убеждалась, что эта работа «Как умереть» будет очень сильной.

И тут мне в голову пришла идея. Я закажу семи разным дизайнерам наряды для оперных фрагментов. Например, я попрошу Аззедина Алайя создать платье Кармен из сорока пяти метров красного шелка. Хосе вонзит нож в Кармен, и камера покажет реальную смерть в Серра Пелада. Потом Карл Лагерфельд создаст платье для Травиаты, и эту смерть я тоже срежиссирую. Все это будет собрано и презентовано вместе.

В итоге это оказалось очень дорого. Работу я так никогда и не сделала. Но идея во мне засела: я так от нее и не отказалась до сих пор.

Годом позже я вернулась в Бразилию с двадцатью шестью художниками совершить вверх по Амазонке поездку, которую спонсировали Гете-институт и Музей современного искусства Рио-де-Жанейро. Нашей единственной задачей было создать произведения, продвигающие экологию, – это была живописная, веселая и расслабленная поездка. Один из художников был мой старый друг португальский живописец Жулиао Сарменто, поэтому мне было с кем веселиться. Однажды вечером в Белеме устроили конкурс красоты «Мисс Бум-бум» – конкурс на самую красивую задницу! И нас с Жулиао попросили выступить судьями.

Нас сопровождала телевизионная команда из Германии, из телекомпании ЗДФ, и ее руководитель Майкл Стефановски был мной очарован. Это очень тешило мое эго, особенно с учетом саморазрушительных отношений с испанцем. Майкл был полной противоположностью испанца практически во всем: он был невысоким и умным, у него были морщины, и ему было плевать, как выглядит его тело. Стрессы телевизионного бизнеса он заливал большим количеством водки и непрестанным курением.

У нас начались отношения. Он только что расстался со своей женой. Он был таким милым, таким любящим – мне было так хорошо с ним. Мне не нужно было притворяться. Когда я чувствовала неуверенность, он вдохновлял меня. Когда я тревожилась, он говорил мне не переживать, и я слушалась его. В течение нескольких еле-дующих лет каждый раз, когда мы оба оказывались в Европе, мы находили возможность побыть вместе. Мы также путешествовали вместе – в Таиланд и на Мальдивы. Когда мы были на островах, он сфотографировал меня улыбающуюся в старомодном купальнике с пляжным мячом в руках – это одна из моих самых любимых фотографий. Я выгляжу на ней счастливой. И я была счастлива. Я не была влюблена в Стефановски, но я настолько была им увлечена, что даже подумывала с ним пожениться. Он спросил: «А зачем нам жениться?». И я не придумала ответа.

В 1992 году я получила большой грант от организации под названием ДААД – грант на то, чтобы приехать и поработать в Берлине. Они выделили мне красивую студию, щедрую стипендию и квартиру в районе Шарлоттенбург. Я много виделась со своей подругой Ребеккой, у которой также была студия в Берлине. И я подружилась с Клаусом Бизенбахом, молодым куратором, открывшим там новую арт-институцию – Кунст-Верк. Клаус интриговал меня: очень умен, очень заинтересован в моей работе, спокойный и дружелюбный одновременно. В интенсивный период нашего общения мы были больше, чем друзья – мы были родственными душами, близкими, интуитивно чувствующими друг друга, бросающими вызов друг другу. Но со временем мы поняли, что рабочие отношения были для нас наилучшим форматом отношений.

Новая студия была для меня очень важна – это была первая моя собственная студия со времен Белграда – и я сразу начала работу над очень амбициозным продолжительным перформансом, огромным театральным произведением «Биография». Моим соавтором был Чарльз Атлас, американский видеохудожник, которого я встретила в Лондоне пару лет назад. Темой произведения были моя жизнь и работа, поставленные на сцене театра.

В каком-то смысле «Биография» была декларацией окончательной независимости от Улая. В ней даже была прощальная сиквенция, которую я назвала сценой прощания. Под арию Каста Дива Белини в исполнении Калласе я декламировала:

После перехода по Великой Китайской стене выставка, посвященная нашему проекту, была показана в музеях Амстердама, Стокгольма и Копенгагена, но поскольку мы с моим бывшим партнером не разговаривали, приходилось устраивать по две пресс-конференции и два ужина по поводу открытия. Это было тяжело даже для меня, для кураторов, я думаю, это было еще сложнее.