Коллектив авторов Биографии и мемуары - Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер

Конечно же, никакого другого Глеба Жеглова, кроме Жеглова Высоцкого, мы и представить себе не могли. Не могли и не хотели.

Был он весь от мира сего. Невероятно любопытный, он ни к чему на свете не оставался безразличным, его интересовало все — и мир вещей, и мир процессов. Устройство «мерседеса» и организация медицинской помощи в штате Нью-Йорк, гипотезы мироздания и цены на колбасу. Он много ездил и много видел — и у нас, и за границей. Никогда он не был наблюдателем — всегда участником, пусть хотя бы мысленно. И из любой поездки привозил ворох впечатлений. Многие из них переплавились потом в строки. Всего несколько дней на Урале — и, вернувшись, он взахлеб рассказывает нам об интересной жизни золотоискателей, а еще немного спустя рождается его великолепная «Про речку Вачу», замечательно смешная, очень музыкальная, по-своему трогательная песня.

Он был на редкость общительным человеком, жадно впитывал впечатления от новых знакомых, охотно разговаривал с ними, спорил, но не «давил», при всей своей невероятной популярности он сохранял естественную простоту, вирус «звездной болезни» обходил его стороной.

Единственное, что позволял себё делать Володя с собственной славой, — это вышучивать ее.

— Сижу в ресторане в углу, тихо обедаю. Подходит мужик, молодой, симпатичный, здоровенный. Вглядывается подозрительно, и вдруг — хвать меня в охапку, от стула оторвал и — горячий поцелуй взасос: «Володечка, дорогой, здорово! Вот повезло-то…» Сколько-то беседуем, потом решаюсь: «Ты прости, друг, запамятовал я — где мы с тобой познакомились?» Мужик искренне удивляется: «Да как же ты мог забыть?! Ты же в Кемерово в Доме культуры выступал, помнишь?» — «Ну, помню…» — «Так это ж я в третьем ряду сидел, с краю. Я еще тебе громче всех хлопал…»

Ну это как бы оборотная сторона популярности. Но была и лицевая.

Как-то в Переделкине, разговаривая с Чингизом Айтматовым, очень интересным и тонким собеседником, мы обмолвились, что сегодня у нас дома будут в гостях Марина Влади и Высоцкий. Чингиз загорелся: «Ребята, познакомьте! Я столько о нем слышал, мне так нравится все, что он делает, а вот повстречаться не довелось».

Конечно же, мы с удовольствием их познакомили, и все от этого выиграли — застолье получилось еще интереснее, чем обычно, скрестились противоположные темпераменты: быстрый, взрывчатый — Володин и медлительный, даже тяжеловатый, основательный — Чингиза. Такое различие в беседе очень честных, очень умных людей всегда благотворно. Помнится, Чингиз завязал спор по поводу цикла «блатных» песен Высоцкого, высказав суждение о том, что блатные в этих песнях сильно облагорожены, идеализированы. «Уголовник — все-таки подлец, — убежденно говорил Айтматов. — Ни стыда, ни совести не знает, лучшего друга предаст. А у тебя они иногда… ну, прямо рыцари».

Володя спорил, приводил конкретные примеры верности в дружбе даже самых отпетых, но в конце концов все-таки уступил: «Понимаешь, Чингиз, все это нельзя воспринимать слишком буквально… "Блатные" песни — это целый жанр, пусть сентиментальный, мелодраматический, но очень искренний. Мои песни, что ни говори, — это стилизация. Форма, в которой мне удавалось, я надеюсь, выразить очень простые, очень искренние человеческие чувства, характеры, конфликты. В "серьезной" песне все, о чем я рассказываю, могло прозвучать несколько… ну, фальшиво, что ли… — Володя улыбнулся. — А это — притча или, если еще проще, — сказка. Простая честная сказка…»

Долго еще беседовали, спорили — все под аккомпанемент клаксона детского автомобильчика, на котором с упоением разъезжал весь вечер по квартире младший сынишка Марины; время от времени он останавливался, чтобы, нежно прижавшись к Володе, поговорить с ним немного по-французски.

А потом Володя пел. Ей-богу, до сих пор, когда мы прослушиваем эту запись, нам кажется, что никогда он не пел так хорошо, свободно, с таким подъемом и удовольствием. «Райские яблоки», «Баллада о старом доме», «Таможня», «Загранкомандировка»… Честно говоря, мы считаем, что у нас дома Высоцкому «пелось» лучше, чем где бы то ни было, раскованнее, веселее, приятнее; впрочем, настаивать на этой версии не будем, известное дело — «каждый кулик свое болото хвалит»…

Когда прощались, Володя сказал очень искренне:

— Аркаша, Жора, спасибо за Чингиза. Вы мне сегодня подарили его, а я ведь давно мечтал с ним познакомиться… Теперь будем дружить вместе…

Увы, это тоже осталось в области мечтаний.

Ужасно грустно, когда мечты, особенно мечты реальные, не осуществляются. Владимир Высоцкий пережил немало счастливых мгновений, но горечи изведал, пожалуй, еще больше. Были у него свои «болевые точки», одна из них — огромное, хотя, наверно, и наивное желание стать членом Союза писателей. Казалось бы — что Зевсу гекатомба, что Высоцкому

формальная принадлежность к литературному сообществу, когда он и так был увенчан лаврами всенародного почитания, которыми, к слову, очень немногие писатели могут похвалиться.

Конечно, здесь нелишне вспомнить, кем был Высоцкий формально, никаких наград и регалий, ординарный актер рядового, хотя и популярного театра, в самом низу театральной иерархии, с грошовым окладом, и как говорил, горько усмехаясь, Володя — «и ничему я не член».

Может быть, его желание было несколько детским: в нем ведь до конца сохранилось прекрасное мальчишество — в этом серьезном, умном, настоящем мужчине.

А может быть, вся окружающая ситуация порождала в нем некую неуверенность в собственном поэтическом даровании — кто это знает?.. А ведь такое могло быть: мы сами присутствовали при его разговоре с маститым поэтом — и очень, на наш взгляд, талантливым, — который снисходительно, со своих олимпийских высот, объяснял Высоцкому разницу между стихами и текстами песен, даже самыми лучшими текстами. Володя, стиснув зубы, играя желваками, слушал, не спорил, ни единым словом не возразив, спрятал в папку свои стихи. Взорвались, наоборот, мы — никакие не поэты — и сказали мэтру все, что мы думаем о его снобизме и высокомерии. Но «выступали» мы непрофессионально, и поэт нас тоже снисходительно похлопал по плечу, как перед тем Володю.

Нас не убедил его авторитет — мы считали тогда и сейчас уверены, что литературоведы, критики, да и сами поэты еще скажут свое профессиональное слово о замечательном и самобытном мастере, который создал, на наш взгляд, целую эпоху в современной русской советской поэзии.

Уже сейчас об этом говорят. Тогда — не хотели. В том числе и знаменитые поэты, ныне оказавшиеся в друзьях Высоцкого… Он не дождался признания своих именитых собратьев, и только миллионные, невиданные толпы людей на его похоронах, вечноцветущий могильный холм побудили их разглядеть и признать его замечательный дар. Уже посмертно Высоцкому присудили приз за лучшее исполнение мужской роли в телевизионном фильме «Место встречи изменить нельзя» на Всесоюзном фестивале в Баку; посмертно издали первую книгу стихов — отнюдь не лучшую по составу — и выпустили первую пластинку нормального размера; посмертно назвали его именем планету и присудили Государственную