Наполеон Бонапарт - Избранные произведения

В 1792 г. державы коалиции предлагали Венеции принять участие в войне. По-видимому, этот вопрос не вызвал серьезных дискуссий в сенате: единодушный вотум был за нейтралитет. Эта республика была настолько удалена от театра войны, что считала себя непричастной к французским делам. Когда граф де Лилль искал убежища в Вероне, сенат дал ему позволение проживать там только с согласия Комитета общественного спасения, предпочитавшего видеть графа в Вероне, чем в каком-либо другом месте.

Когда французские войска в 1794 г. двинулись к Онелья, в Италии сочли, что ей угрожает нашествие, и представители ряда государств собрались на конгресс в Милане. Венеция отказалась принять в нем участие не потому, что она одобряла французские принципы, а потому что боялась отдаться на милость Австрии и не хотела отказываться от своей робкой и расслабленной политики, проводимой уже несколько поколений.

Но когда Наполеон прибыл в Милан, а Болье в ужасе бежал за Минчио, заняв Пескиеру, где он поставил свой правый фланг в надежде оборонять эту линию, в сенате возникли большие сомнения и тревожные предчувствия. Огромное пространство, до тех пор отделявшее Венецию от борьбы демократии с аристократией, было преодолено. Война принципов и война пушек проникла в самое сердце государства. Бурные разногласия возникли в советах, где обнаружились три точки зрения.

Молодые олигархи стремились к вооруженному нейтралитету. Им хотелось поставить сильные гарнизоны в Пескиеру, Брешиа, Порто-Леньяго и Верону, объявить эти крепости на осадном положении, довести армию до 60 000 человек, поспешно укрепить лагуны, прикрыть их канонерками, снарядить эскадру для обороны Адриатического моря и, создав себе такое прочное положение, объявить войну первому, кто нарушит их нейтралитет. Приверженцы этого мнения шли еще дальше. Они говорили: «Если придет последний час, будет менее позорно погибнуть с оружием в руках. Защищая свою территорию, мы помешаем распространению французских идей в больших городах материка. Мы добьемся от обеих враждующих сторон тем больших уступок, чем больше у нас будет возможностей требовать их. Если, наоборот, мы мирно откроем свои ворота, война между двумя враждебными государствами станет вестись на территории республики, и с того же мгновения верховная власть ускользнет от дожа. Его первая обязанность — защищать своих подданных. Если их поля, их собственность сделаются добычей войны, народ в несчастье потеряет всякое уважение и всякое почтение к бросившей его на произвол судьбы власти. Уже существующие в зародыше недовольство и зависть разовьются с неудержимой силой: республика погибнет, не вызвав ни у кого сожаления».

Приверженцы старой политики утверждали, что не следует принимать никакого окончательного решения и что нужно лавировать, выигрывать время и ждать, что произойдет. Они признавали, что все опасности вполне реальны, что надо бояться одновременно как честолюбия Австрии, так и идей республиканской Франции, но что, к счастью, все это зло преходяще. Действуя терпеливо и идя на уступки, можно избежать грозящих неприятностей. Французы по природе своей сговорчивы, и, действуя правильно, можно убедить их вождей, добиться их расположения. При теперешнем направлении умов всякий вооруженный нейтралитет поведет к войне, чего следует избегать прежде всего; провидение поставило столицу в положение, обеспечивающее ее от всяких покушений, и всем опасностям нужно противопоставлять терпение, умеренность и время.

Батталья говорил: «Республика действительно в опасности. С одной стороны, французские принципы противоречат нашей конституции, с другой — Австрия покушается на нашу независимость. Из этих двух неизбежных зол попытаемся выбрать наименьшее. Худшим, в моих глазах, является австрийское рабство. Дополним Золотую книгу, впишем туда тех представителей материкового дворянства, которые этого заслуживают; этим мы успокоим наши народы, и среди нас исчезнет оппозиция. Вооружим крепости, снарядим флот, соберем войска и пойдем навстречу французскому главнокомандующему с предложением наступательного и оборонительного союза. Нам, может быть, придется ввести некоторые небольшие изменения в нашу конституцию, но зато мы спасем нашу независимость и свободу. Говорят о вооруженном нейтралитете: два года назад такое решение было бы наилучшим, оно было бы правильным, потому что его одинаково применяли бы к обеим воюющим сторонам, оно было возможным, потому что имелось время к нему подготовиться. Ныне вы не можете более запретить французам то, что вы позволяли австрийцам или терпеливо сносили от них. Запретить — это значит объявить войну французской армии, когда она через восемь дней будет в Вероне, а вы даже не обеспечили себе помощь Австрии. В течение двух месяцев это государство не сможет ничего сделать для вас. Что произойдет с республикой за эти два месяца пред лицом такого предприимчивого и активного противника? Из всех решений это — наихудшее. Это значит бросаться в самую гущу опасности, вместо того чтобы от нее уклоняться.

Другое решение, предлагаемое вам, — терпение и попытки выиграть время — столь же плохо, как и первое. Политические обстоятельства ныне совсем не те, что раньше: времена сильно изменились; кризис, который мы переживаем, совсем не похож ни на один из тех, с которыми справилось испытанное благоразумие наших предков. Французские принципы у всех на уме. Они проявляются во всевозможных формах. Это — вышедший из берегов поток, и тщетна будет попытка остановить его терпением, умеренностью и изворотливостью. Средство, которое я вам предлагаю, одно только и может вас спасти. Оно простое, благородное и великодушное. Мы можем предложить французам контингент в 10 000 человек, оставив себе то, что необходимо для обороны наших крепостей. Они скоро возьмут Мантую и перенесут войну в Германию. Когда мы сделаем первый шаг, остальное дастся легче, потому что в дальнейшем все партии, раздирающие государство, единодушно пойдут вместе, воодушевленные одинаковыми побуждениями. Наша независимость будет обеспечена, и мы спасем основы нашей конституции. Австрия не имеет никакого влияния на наши народы. У нее нет флота, тогда как с минуты на минуту на Лидо может появиться тулонский флот».

Это мнение подействовало и на страсти, и на мысли разумных людей, но к нему присоединились лишь немногие. Аристократические предрассудки одержали верх над интересами родины. Такое решение было бы слишком благородным для вырождавшихся, не способных к высоким мыслям людей.

Проведитор Мочениго торжественно принял Наполеона в Брешиа. Он заверял в добрых чувствах сената к Франции. Блестящие празднества установили связи между офицерами армии и главнейшими фамилиями. Каждый вельможа стремился сделаться личным другом какого-либо французского генерала.