А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Наступившая лунная ночь опять приняла в свой полумрак части войск, вышедшие из лагеря по направляю к траншеям после дневного отдыха; опять лагерь на ночь опустел и свежие силы новой смены бодрее застучали лопатами во второй параллели, которая приходила к концу; на правом фланге в эту ночь был окончен ход, соединявший редут № 2-го со второю параллелью, [26]а построенная в этой последней батарея № 3-го начала вооружаться; на левом фланге окончено сообщение между второю параллельно и батареею № 4-го, устроенною на две картечницы. Подступы наши находились уже около двухсот шагов от стен крепости. Близость эта, говорят, подзадорила послать охотников для осмотра и промера рва. Текинцы, неожиданно наехавшие на них, кинулось назад, в крепость, и произвели страшный переполох криком: «русские идут!»

Гам тысячи голосов придал рабочим, стоявшим на новых местах, энергию, едва ли не превышавшую их силы: земля сплошною массою стала взлетать наверх и в самое непродолжительное время успели прикрыться за насыпью с головою. Но пальба все-таки не открывалась, а в лагерях, среди полной тишины, был только слышен глухой стук колес пяти медных орудий 9-ти-фунтового калибра, передвигаемых в траншейную № 3-го батарею. В этот день, кроме убитого солдата, был еще ранен капитан-лейтенант Зубов, впоследствии умерший от той раны.

27-го декабря не все еще проснулись, когда штабс-капитан Балуев из вновь установленных на батарее орудий открыл пристрелку.

Еще вчера известие, что барометр падает, стало беспокоить всех в отряде. Бодрый дух, быстрые земляные работы, ничтожное количество заболеваемых — все это, главным образом, находилось в тесной зависимости от прекрасной погоды. Утро же 27-го декабря показало, что барометр прав. Опасения расстаться с ясными теплыми днями начали сбываться: после облачного утра, холодный ветер стал усиливаться и облака все гуще заволакивать небо.

Часов в девять получился приказ, чтобы артиллерия опять обстреляла Денгли-тепе; для этого раза была придумана новая вариация, чтобы больше досадить противнику: постоянно употребляемую пальбу залпами велено было заменить пальбою орудиями; часов в десять заклубился дым перед лагерной позицией и перед траншеями; бледно замелькали прорезавшие его огни, а дальний и ближний гул выстрелов, точно громовые раскаты, в течение четверти часа разносились в окрестностях крепости. Затем пальба в лагерях умолкла, в траншеях она поддерживалась, а текинцы как будто спрятались. [27]

Необходимо сказать, что спешность траншейных работ, как очевидная необходимость, признавалась всеми, но в последние дни стало высказываться, что для таких работ у нас было мало войск: значительная часть солдат стала ослабевать от утомления, так как многим приходилось пользоваться тем сомнительным отдыхом, какой возможен при переходе от лопаты к ружью и обратно; на то же указывало и самое устройство траншей: вырываемые торопливо, за неимением рук для обделки их, они оставались без стуиенек для выхода, без хорошего приспособления для стрелки, в роде глубокой канавы с отвесными боками, с безобразною насыпью, упиравшеюся в край ее; задние траншеи, за неимением людей, по мере подвигания подступов вперед все более и боаее пустели; охраняться могли только передние. Но прекрасное состояние духа войск не допускало мысли жаловаться на усталость; напротив, все по прежнему напрягали силы, чтобы скорее подойти к стенам, а этим приблизиться ко дню штурма.

Что же касается молчания и бездеятельности текинцев, то, с одной стороны, оно сильно интересовало нас и для всех было чем-то таинственным; не появление со стороны противника лазутчиков и полная вследствие этого неизвестность об их предприятиях и намерениях усиливали общий интерес. Мы даже не знали внутреннее устройство той крепости, которую осаждали; заметив издали стены единственной калы, находившейся внутри крепости перед холмом, нам казалось, что стены эти есть часть внутренних перегородок, которыми они усиливают оборону. Не зная чем они занимаются, мы все тверже укреплялись в мысли, что все их внимание сосредоточено на устройстве преград за стенами крепости. Не мог же неприятель, в самом деле, хладнокровно смотреть, как целая сеть окопов, наполненных войсками, быстро подходила и обхватывала фасы, составлявшие южный участок их крепости. С другой стороны объяснялось превратным понятием о текинцах, как о военном бессилии; отсутствие серьезного отпора с их стороны при закладке траншей, крайне слабая их стрельба, беспрепятственность нашей работы в течение пяти дней как будто подтверждали нелепые о них рассказы, а такое настроение не могло нас подготовить к экстренным случайностям, и действительно мы были более покойны, чем следовало. Мы не были научены опытом с уважением [28]относиться к силе противника и легко уверовали к напутственной проповеди о ничтожности противника, не обращая внимания, что говорившие подобные речи были люди, знакомившиеся с войной с высоты птичьего полета.

Но наружный вид всего, что происходило, не мог навести генерала Скобелева на мысль, что мы совершенно забываем о противнике: работы шли отлично, порядок до возможной степени был хорош, только повременный отлучки офицеров в лагерь обедать и по делам служебным как будто немного нарушали его.

Среди загадочной тишины со стороны текинцев мы встретили ночь. С вечера наведенные в крепость орудия опять ожидали ночного сигнального выстрела. В одиннадцать часов ярко брызнула линия роковых огней и громкое эхо раскатилось над новыми жертвами противника и всполошило спящих. Совершенная тишина остальной ночи только изредка нарушалась орудийными выстрелами в траншеях.

Передвижение же рабочих и орудий шли своим чередом: три мортиры и две картечницы выступили из лагеря в приготовленные для них помещения. Из работ земляных были окончены: вся вторая параллель и полупараллель от батареи № 3-го вправо; в завороте ее поместили три перевезенные мортиры. Одно горное орудие из редута № 2-го было перевезено в батарею № 6-го, где уже находились два горных орудия, а в редут, взамен горного поставили медное четырехфунтовое. Сообщение с лагерем доведено до конца и в нем близ первой параллели устроено было помещен и для Красного Креста и перевязочного пункта.

Утро 28-го декабря застало нас крепко кутающимися в шубы: вода замерзла, Реомюр показывал 0°; все это как-то не ладилось с ярко восходящим солнцем, теплым в этом крае даже зимою. Безоблачное небо, во всяком случай, обещало нам прекрасный день и хорошее состояние духа.

Воздух еще не начинал нагреваться, как колонна, назначенная в Самурское укрепление, выступила для конвоирования оттуда казначейства и разных складов. Итак, укрепление это недолго было нашей столицей; теперь центр складов и управления перемещались к войскам, к генералу Скобелеву, под пули.