Билл Каннингем - Модное восхождение. Воспоминания первого стритстайл-фотографа

На вечерних показах происходило то же самое с той разницей, что зрители приходили в лучших нарядах и разглядывали друг друга, как завистливые райские птички. Часто сам показ казался скучным по сравнению с тем, что творилось в зале. Шоу заканчивалось около полуночи, и тогда-то крупные производители тканей и модные дома закатывали великолепные приемы, а титулованные флорентийские аристократы открывали двери своих дворцов для гостей частных вечеринок в честь любимого дизайнера. Веселее всего было бегать по дворцам! Каждый раз я умудрялся заблудиться и шнырял по комнатам, глядя, как живут особы королевской крови. Часто мне становилось любопытно, кто будет носить всю эту шикарную одежду с модных показов, ведь никто в Америке больше не ведет такую жизнь. Но вы удивитесь, узнав, сколько богатых итальянцев до сих пор живут по-королевски. Вопиющая европейская бедность заканчивается у порога дворцов; в этих стенах, которые снаружи часто выглядят полуразрушенными и одряхлевшими, течет настоящая дольче вита. Что до нас, журналистов, репортажи лучше было успеть написать до похода на вечеринку. Честно говоря, я не знаю, как большинство представителей прессы умудрялись не спать всю ночь и на следующее утро являться на показ.

Эта восхитительная модная оргия продолжалась пять дней. Подобно экзальтированным итальянским оперным примадоннам, итальянские дизайнеры приводили с собой свиту почитателей, которые должны были поддерживать их дух в палаццо Питти. Те становились у стен парадного зала, и когда пресса делала кислую мину, лица немецких байеров искажала гримаса, означавшая «О боже, опять ничего нового», а американцы начинали шуршать конфетными обертками, почитатели, чей труд был щедро оплачен, оживали и начинали аплодировать, сбивая себе ладони. На самом деле для дизайнера это было очень унизительно, так как профессионалы отлично знали эту подставную публику.

Когда меня впервые впустили в шоурум, где проходила закупка коллекций крупными байерами, я спрятался за вешалкой с пальто, чтобы не мешать: байеры не любят сорить деньгами в присутствии сующих повсюду нос журналистов. И это неудивительно, учитывая, что мне довелось увидеть.

Три женщины-дизайнера с Седьмой авеню в роскошных сапогах и кружевных чулках срывали одежду с вешалок, а двое владельцев, продавщица и одна модель отчаянно пытались не дать им испачкать и помять белые вещи. Прозорливые бизнес-леди выворачивали модели наизнанку, ища потайные швы. В то же время двое грузных промышленников с Седьмой авеню с сигарами в зубах торговались почем зря, пытаясь отвлечь владельцев, а их тихоня-дизайнер, серьезный юноша, зарисовывал в блокнотике все модели, которые ст о ит украсть. В другом углу двое байеров из калифорнийского магазина заставили бедняжку-модель перемерить десять вещей за минуту — у меня аж голова закружилась, на нее глядя. Это тоже был отвлекающий манер: на самом деле байеры были в сговоре с промышленниками, которые выпускали клубы сигарного дыма, отчего в шоурум образовалась такая плотная дымовая завеса, что скопировать любую вещь не составило бы труда. Бедные итальянцы чуть умом не тронулись, пытаясь уследить за толпой воришек, готовых украсть и зубной протез у любимой бабушки. Посреди этой суматохи двое фотографов из итальянской желтой прессы просунули головы в дверь и начали щелкать фотоаппаратами, пока дверь не захлопнули у них перед носом. Все произошло так быстро, что я сначала решил, будто это была полицейская операция, однако одна из дамочек с Седьмой авеню успела улыбнуться в камеру, а затем продолжила копировать дизайн. За дверью тем временем разразилась жуткая ссора: английские и немецкие байеры были страшно недовольны, что американцы так долго задерживаются. Американцы же перевернули шоурум вверх дном и после всего, что там устроили, купили одно-единственное платье. Я не мог поверить своим глазам! Измученные итальянцы упали в кресла, а в шоурум тем временем вторглись англичане и немцы и стали вести себя ничуть не лучше.

Каждый год итальянская Неделя моды заканчивалась большим приемом, который устраивал организатор показов, Джованни Баттиста Джорджини, для иностранной прессы. Обычно для этого открывали один из дворцов, принадлежащих государству, изредка — частный дворец, который по-прежнему использовался по назначению. Все это делалось с благой целью поддержать итальянскую моду, которая очень нуждалась в дополнительной рекламе, чтобы заинтересовать профессионалов индустрии. В том году журналистам и байерам разослали тисненые приглашения на бал, устраиваемый графиней Софией Пуччи у нее дома, во дворце Серристори. Большинство американцев тут же выкинули приглашения, решив, что намечается очередной скучный прием в промозглом и холодном пустом дворце.

А мне было нечем заняться, поэтому я сохранил приглашение и пошел на бал, начавшийся ровно в десять вечера. Очутившись во дворце, я сразу понял, что здесь живут постоянно, и прием оказался чудесным. Гостей, спускавшихся по парадной лестнице, приветствовали танцоры, исполнявшие венский вальс. По залу порхали дворецкие и горничные в накрахмаленной белой форме. Оказалось, дворец Серристори был одним из самых роскошных частных домов в Италии. Здесь стояла резная позолоченная мебель, стены были обиты алой узорчатой тканью, с потолков свисали громадные хрустальные люстры, а в комнатах стояли полутораметровые вазы с охапками свежесрезанных чайных роз; потолочные барельефы изображали античных богов в натуральную величину, в белых мраморных каминах потрескивал настоящий огонь, а столы ломились от редчайшего фарфора и семейных фотографий в рамах. Парадных салонов было пять, и все обставлены в подобном стиле. Каждый вел в монументальный бальный зал, где, вероятно, уместилось бы все восточное крыло Белого дома. В шести гигантских канделябрах из венецианского стекла, выдутого в форме роз и тонких, легких как перышко, веток, горели сотни свечей, заливая фрески на стенах и потолке мягким светом. Под тринадцатиметровым потолком тянулся ряд фронтонных окон, сквозь которые танцоров тайком разглядывали служанки. Графиня, похожая на чью-то добрую бабушку, была в алом платье с узором «дамаск» из ткани, напоминающей ту, которой были обиты стены, и совершенно точно сшитом до войны. Шею ее украшало восхитительное ожерелье из алмазов канареечного цвета, каждый размером с пенни. Волосы были стянуты назад и завязаны бантом. Все целовали друг другу руки и наставляли лорнеты на приезжую публику; казалось, местные аристократы получают удовольствие, разглядывая чудаков-иностранцев. По правде говоря, итальянская знать и своих-то журналистов не каждый день приглашала на приемы, не то что иностранных. Титулованные гости щеголяли в бальных платьях с пышными юбками и без бретелей и с совершенно непринужденным видом переходили из зала в зал сквозь арочные проемы трехметровой ширины. Все эти чудесные дизайнерские платья я уже видел на показах и часто думал, кто же станет их носить. Теперь я знал. Что до представителей модной индустрии, явившихся на прием, это было то еще зрелище. Восемьдесят процентов этой публики выглядели так, будто вообще не знали, что такое мода, и явились на бал прямиком с Сорок второй улицы, одетые во что попало. И эти люди всю жизнь указывали другим, как одеваться!