Василий Бойко - С думой о Родине

Я внимательно слушал пулеметчика, не перебивал его. Мне, сыну украинского хлебороба, были понятны думы и переживания Леженина — русского крестьянина, оторванного от земли и взявшего в руки оружие для защиты Родины. Нет сейчас для него важнее и священнее дела, как неустанно бить врага, гнать его назад.

— А обо всем этом, — продолжал пулеметчик, — про себя думаю, чтобы немного отвлечься от невеселых мыслей после неудачного боя за деревню Дешевку. Не такая, оказывается, она дешевая. Отбили ее, а теперь вот в ней снова гитлеровцы… Сил у полка не хватило удержать. Вы, наверное, видели по пути свежую братскую могилу. Там мои однополчане лежат. Но и враг дорого заплатил за эту деревню, больше, чем мы. Едва ли они там радуются… А дальше фашистам не пройти — оборона у нас, сами видите, прочная… Придет время — наступать будем. Правильно я думаю, товарищ комиссар?

— А какие выводы делает для себя ефрейтор Леженин из всего года войны? — ответил я вопросом на вопрос.

— Конечно, товарищ комиссар, мы уже не те, что были год тому назад, воевать стали лучше, больше злости к врагу. Думаю, дай нам больше боеприпасов, поддержи танками, артиллерией — уже сейчас мы могли бы гнать этих гадов…

— Вы правильно, хорошо говорите, товарищ Леженин, — подтвердил я мысли собеседника. — Действительно, мы не те, что были в начале войны, но пока и не те, чтобы сразу нацеливаться на полный разгром врага. Впереди у нас еще много будет тяжелых боев. А наступать будем!

— Да, товарищ комиссар, и я так думаю.

Бросив взгляд на ветку сирени, я пожелал пулеметчику успехов и продолжил обход позиции полка.

Только во второй половине дня я выехал на КП дивизии. Солнце нещадно припекало. Выносливый конь, на котором я совершал тогда поездки в полки, покрылся потом. Поэтому, добравшись до ближайшей лесной опушки, я соскочил с седла. Надо было дать отдых коню да и самому несколько освежиться в тени на сочной лесной траве.

А мысли опять возвращались к минувшему году войны, в памяти вставала череда суровых событий, участником которых мне довелось быть.

Комиссаром 183-й дивизии я был назначен в октябре сорок первого года, перед Калининской оборонительной операцией. До этого дивизия вела бои в Латвии, а затем на оборонительных рубежах в районе реки Великой и Пушкинских Гор. Тяжелые это были бои! Я их знаю не по рассказам, потому что свою фронтовую жизнь начал в июле 1941 года здесь же, на Пушкинских Горах, начальником политотдела другой, 181-й стрелковой дивизии. Под натиском превосходящих сил врага мы с горечью оставляли тогда священные для всех советских людей места, связанные с жизнью и творчеством великого поэта.

Более полугода — с конца сентября по вторую половину апреля — продолжалась Московская битва. И все эти месяцы 183-я дивизия находилась в боях, оборонительных и наступательных, — сначала в составе оперативной группы войск генерала Н. Ф. Ватутина, а затем до конца контрнаступления под Москвой в составе 29-й и некоторое время 39-й армий Калининского фронта.

Навсегда остались в памяти напряженные бои зимы 1941/42 года, принесшие нам первые победы.

39-я армия, на направлении главного удара которой действовала наша дивизия, перешла в наступление 22 декабря. На нее возлагалась важная задача: прорвать оборону противника западнее города Старица, форсировать Волгу и во взаимодействии с другими объединениями освободить город Ржев.

Наступление началось успешно. Войска армии прорвали мощную оборону противника, форсировали Волгу, к 7 января перерезали железную дорогу на участке Ржев — Оленино, овладев крупной станцией Мончалово, десятками других населенных пунктов западнее Ржева. Западнее Ржева… С этими местами Верхней Волги военная судьба, как оказалось, соединила меня надолго — более чем на год. Здесь пришлось пережить и отчаянно тяжелые дни, на которые, к слову сказать, война была щедра, и скупые радости побед над еще сильным, далеко не сломленным противником.

После выхода в район Мончалова наша дивизия, к этому времени снова перешедшая в состав 29-й армии, получила задачу наступать на Ржев в непривычном направлении — с запада на восток.

Действовать приходилось в условиях многоснежной зимы. Враг хотя и отступал, но оказывал ожесточенное и упорное сопротивление на каждом рубеже. Основная масса немецких солдат все еще верила своим командирам и геббельсовской пропаганде, что неудачи гитлеровских войск под Москвой временны и вызваны якобы только условиями русской зимы. Нам, советским командирам и политработникам, каждый бой требовалось готовить тщательно, неустанно укреплять наступательный порыв воинов.

Весь день 7 января я провел в 285-м стрелковом полку — беседовал о предстоящем наступлении с командирами и политработниками, партийным активом, встречался с бойцами. Настроение у воинов было бодрое — они горели желанием идти вперед, истреблять фашистских захватчиков. Радовался я и тому, что на них была добротная одежда, теплая обувь, что в достатке имелось продовольствие… Какие же героические усилия сделал под руководством партии советский народ, чтобы в невероятно трудной обстановке снабдить Красную Армию всем необходимым для борьбы с захватчиками!

Когда уже стемнело, я возвратился на командный пункт дивизии в деревне Ерзово. Еще по дороге мне сообщили, что в избе, в которой я размещался, находятся писатели. Действительно, открыв дверь, я увидел двух человек, занятых оживленным разговором.

В бригадном комиссаре я узнал Александра Фадеева, которого несколько раз видел и слушал в Москве во время учебы в Военно-политической академии. Я читал его книги «Разгром», «Последний из Удэге», знал, что он возглавляет Союз писателей, следил за его выступлениями в печати. Майора с усами видеть до этой встречи мне не приходилось. И только когда он назвал свою фамилию, я вспомнил довольно часто появлявшиеся в то время корреспонденции в газете «Правда» за подписью Б. Полевого. Борис Николаевич являлся постоянным корреспондентом «Правды» по нашему Калининскому фронту.

От неожиданной встречи с литераторами я на какой-то миг почувствовал себя неловко, стушевался. И это, вероятно, сразу заметил Фадеев — тонкий знаток психологии человеческой души, общительный и внимательный человек.

— Вы извините нас с товарищем Полевым, — улыбаясь, сказал Александр Александрович, — что приехали в вашу дивизию без предупреждения да к тому же заняли без спросу вашу избу. Очень рады познакомиться… Пока вас не было, мы приготовили горячий чай. Гости будут угощать хозяина. Кстати сказать, и с хозяйкой дома поговорили.

— Не только поговорили, но кое-что интересное узнали от нее о пребывании немцев в деревне, — вступил в разговор Полевой, — особенно занятно рассказывала хозяйка, как немцы рождественские праздники отмечали… Мы с Александром Александровичем хохотали до слез — так сочно характеризовала она гитлеровских вояк — жестоких и в то же время трусливых… Но ее рассказы, конечно, не для печати.