Борис Колымагин - Святой хирург. Жизнь и судьба архиепископа Луки

После появления декрета по всей России началось массовое изъятие церковных ценностей – священных сосудов и напрестольных крестов, окладов для икон и иной церковной утвари. В ряде мест это привело к столкновению представителей властей с верующими, что дало большевикам очередной повод подвергнуть репрессиям правящих архиереев, духовенство, активных прихожан.

Как Церковь на самом деле реагировала на голод, власти предержащие прекрасно знали. Еще в августе 1921 года патриарх Тихон благословил отдавать все церковные ценности, «не имеющие богослужебного применения», на спасение голодающих. Церковь готова была отдать и богослужебные сосуды, но перелитые в слитки золота и серебра, потому что это святыня, к которой нельзя касаться «непосвященной рукой».

Церковный народ хотел открывать на свои средства бесплатные столовые для голодающих, закупать провизию с иностранных пароходов. И, конечно, участвовать в распределении изъятых из церковной копилки средств. Но Ленин не хотел допустить церковной благотворительности. Вождь мирового пролетариата вполне откровенно писал о реальной направленности кампании в тайном письме Молотову 19 марта 1922 года: «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». Ленин подчеркивал: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». В Москве, Петрограде, Шуе, Иваново-Вознесенске, Смоленске, Старой Руссе состоялись судебные процессы с последующими массовыми расстрелами духовенства и других «участников сопротивления изъятию ценностей». В Петрограде – 80 обвиняемых и 4 смертных приговора, в том числе митрополиту Вениамину (Казанскому); в Москве – 154 обвиняемых, 11 смертных приговоров.

Всего за этот период было осуждено свыше 10 000 человек, из них 2000 – расстреляны.

Вместе с этим российскому православию угрожала и другая опасность – раскол. Весной 1922 года, в самый разгар изъятия ценностей, заявила о себе группа, именовавшая себя «Живая Церковь» и претендовавшая на всю полноту церковной власти. Решающую роль в ее создании играло ОГПУ – специальная служба советского режима. Обновленцы (так стали называть раскольников) появились как проект властей и в этом качестве стали восприниматься большинством верующего народа. Существует ошибочное представление, что стержнем «обновленчества» является церковная модернизация. Действительно, в среде раскольников было немало людей, высказывавшихся за церковные реформы. Но оказалось среди них и немало консерваторов, эти самые реформы заморозивших. Вопрос упирался не в реформы, а в политику. Альтернативное православие приветствовало Октябрьский переворот и прославляло власть «рабочих и крестьян» (а фактически корпорацию партийно-чекистской номенклатуры). Оно готово было на любые санкционированные властями кадровые изменения в своей структуре. Любопытно, что политическая философия обновленчества была в послевоенное время воспринята руководством РПЦ МП. Впрочем, еще раньше, с Декларации митрополита Сергия (Страгородского) в 1927 году, кадровая политика полностью оказалась в руках ОГПУ. Так советское правительство наглядно продемонстрировало отделение Церкви от государства.

Союз с обновленцами у большевиков был чисто тактический, и в 1930-х годах многие из них оказались в местах не столь отдаленных. Но все-таки к ним никогда не относились как к «контрреволюционерам».

Власти прекрасно понимали, что обновленцы могут составить серьезную конкуренцию их идеологии в рабоче-крестьянской массе. Поэтому они не собирались заключать с ними конкордат, специальное соглашение, хотя одно время такая возможность обсуждалась. Их цель состояла в ослаблении православия, в провоцировании все новых и новых расколов, слева и справа. В 1922–1923 годах, в первые годы обновленчества, большевики однозначно стояли на стороне раскольников, являлись архитекторами раскола и, прибегая к репрессиям, расчищали своим ставленникам дорогу к церковной власти.

Большевики начали открытое гонение на тех, кто оставался верным патриаршей Церкви. Одни архиереи затаились на местах, другие были арестованы, третьи кратковременно признали обновленческое Высшее церковное управление. Симптоматично, что появление обновленчества было синхронизировано ОГПУ с арестом патриарха Тихона, якобы за сопротивление изъятию церковных ценностей (11). С 9 мая 1922 года он находился под домашним арестом в московском Донском монастыре, 23 мая 1923 года был переведен на Лубянку во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Знакомые с ситуацией люди восприняли это как свидетельство неизбежности расстрела святейшего в самое ближайшее время. Однако большевики все же не решились сделать последний шаг и сочли более целесообразным освободить патриарха при условии его публичного раскаяния и признания советской власти. Желая облегчить положение гонимой Церкви, первоиерарх пошел на компромисс. 16 июня он обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором говорилось: «Я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции» (12). Одновременно с публикацией этого заявления в газете «Известия» 27 июня 1923 года патриарх Тихон был освобожден. После выхода святителя на свободу дела обновленцев пошли значительно хуже.

С мая 1922 года обновленцы Туркестана начали при поддержке властей захватывать храмы, принадлежавшие «тихоновцам» (так обновленцы и большевистская пропаганда именовали сторонников законной церковной власти). И в этой ситуации гонений верный канонической церкви о. Валентин совершает еще один знаковый поступок, фактически обрекающий его на арест. Он становится «тихоновским» архиереем.

О принятии архиерейского сана Валентин Феликсович в своей автобиографии рассказывает как о детективной истории. И она действительно тянет на это. Узнай чекисты, что ташкентский хирург, аккурат накануне прибытия обновленческого руководителя, собирается занять законное архиерейское место, они бы не допустили хиротонии.

Архиерейской хиротонии сопутствовали следующие обстоятельства. В Ташкенте появилась группа обновленцев. В раскол перешли даже два видных протоиерея. Епископ Иннокентий, опасаясь своего ареста, решил сделать епископом архимандрита Виссариона. Но на другой день нареченный епископ был арестован и выслан из города. Стало ясно, что скоро арестуют и предстоятеля Туркестанской церкви. Не дожидаясь ареста, владыка ночью уехал в Москву. Все со страхом ожидали приезда назначенного в Ташкент обновленческого архиерея. И вот в этой неразберихе отец Валентин вместе с настоятелем вокзальной церкви протоиереем Михаилом Андреевым собирают вокруг себя всех, кому дорого каноническое православие. Они проводят собрание верных чад Матери-Церкви, на котором обсуждаются вопросы об упорядочении церковной жизни епархии. На этом же собрании верующие избирают о. Валентина на Ташкентскую кафедру. Как в первые века христианства, вся Церковь, включая клириков и лаиков, то есть мирян, поставила над собой архиерея.