Николай Котляр - Именем закона

...Грузились в эшёлоны на какой-то глухой станции в лесу медленно и долго — не хватало вагонов. Несмотря на ночное время, десятки хлеборобов осаждали станцию. Здесь встречались и председатели колхозов, и секретари райкомов партии и комсомола, и просто ходоки от крестьян. Всех интересовали трофейные лошади, которых сотнями отправляли артиллеристы и хозяйственные части. Окружив командиров частей, а чаще — старшин, они уговаривали, умоляли, сулили подарки.

— Зачем вам столько лошадей? — удивлялись они. — Оставьте нам хотя бы штучек по пять на хозяйство. Немец ведь все увел, все разграбил. Как сеять, на чем пахать? Для вас же будем растить хлеб!

Некоторые, кто половчее, привезли с собой бочки вина. До прокуратуры доходили вести, что кое-кто из хозяйственников лихо меняет лошадей на вино или сало. Проверили — сведения подтвердились. Когда доложили об этом Н. Э. Берзарину и Ф. Е. Бокову, те сперва рассмеялись, но когда увидели бочки, погруженные в вагоны, пришли в ярость. Были собраны все командиры. Генерал Берзарин приказал — вино изъять и вылить в канавы, менял судить, лошадей вернуть в части. Конечно, и командарм и член Военного совета понимали, что колхозники не по злому умыслу и не от хорошей жизни подбивали сержантов и старшин на сделки. Уж очень трудно им было начинать послевоенную жизнь, а тут сотни неоприходованных трофейных немецких и румынских лошадей... Как не польститься?! И крестьяне выкапывали из земли последние, припрятанные от фашистов запасы и сливали их в артельную бочку на лошадь для колхоза...

Положение командования армии оказалось трудным. Хотелось помочь разграбленным колхозам, но никто не имел права передавать военное имущество, даже если оно трофейное, гражданским лицам.

У меня Берзарин спросил:

— А что, если мы официально передадим трофейных лошадей колхозам? Влетит мне за это? Не передадут дело вам?

— А почему за доброе дело должно влететь? Мы как раз и хотели рекомендовать Военному совету передать по акту исполкомам тех лошадей, которые числятся сверх штата, а также выбракованных. Но передавать их надо не колхозникам и колхозам, а властям...

Берзарин тут же вызвал к себе начальника тыла генерал-майора Н. В. Серденко и приказал:

— Произведите быстренько выбраковку и учет негодных трофейных лошадей, пригласите для этого представителей нашей и гражданской ветеринарных служб и немедленно выбракованных сверхштатных лошадей передайте райисполкому по акту.

...И вот наш эшёлон тронулся. До свидания, Молдавия! Оперативная группа штаба армии и прокуратура следовали вместе. Куда? На какой фронт? Только бы не в тыл.

Уже после войны в Доме культуры Кировского района Ленинграда я выступал с лекцией. После нее ко мне подошёл молодой парень и спросил:

— Вам, вероятно, трудно сейчас живется?

Я удивился:

— Почему?

— Профессия у вас такая — во время войны судили, отправляли в тюрьмы, расстреливали... Это, вероятно, очень тяжело?

И тогда четко, до боли припомнилось все, что было связано с войной — и у меня, и у всех тех, кто принадлежал к военной юстиции и носил на погонах эмблему — щит и два меча. Когда впервые я положил в карман удостоверение военного прокурора и закрепил на петлицах гимнастерки символы советского юриста, мной овладело чувство большой гордости. Отныне я принадлежал к тем, кому страна и приказала и поручила в тяжелые дни войны прикрывать щитом закона, как своим сердцем, мощь Советской Армии, ее тайны и замыслы. Мечи же обратить против смертельного врага, посягнувшего на родную землю, на свободу народа, и против тех, кто предательством, изменой, трусостью, неверностью способствовал врагу. Я сознавал: путь, избранный мною, нелегок. Всякий следственный работник, военный или невоенный, так же, как и судья, вынужден, увы, заниматься совсем не парадной стороной человеческой жизни. И кто бы ни был — прокурор ли, следователь, работник особого отдела или суда, — ему не уйти от жизненной скверны.

И все же, когда и сейчас, так сказать, издалека, смотрю на свой путь военного юриста, с гордостью и радостью думаю: не так уж много видели мы жизнь с негативной стороны. Зато сколько других, хороших и добрых дел выпало на долю каждого из нас.

Разнообразна и трудно обозрима деятельность военной прокуратуры действующей армии. Какие только вопросы не приходится решать ей в боевой обстановке! Правда, круг обязанностей прокуратуры обусловлен определенными инструкциями и наставлениями. Но разве они способны предвидеть все то, что несет каждый бой, каждая часть?!

Прокуратура не участвует непосредственно в боевых действиях, не разрабатывает и не проводит никаких наступательных операций, не командует войсками, но своими, только ей присущими средствами вместе с политическими работниками, военными трибуналами, особыми отделами помогает Военному совету обеспечить успех боя, каждой боевой операции, выполнение каждого приказа командования и этим помогает создавать как бы морально-политический климат для осуществления поставленных перед армией задач.

...Готовится бой, и военная прокуратура берет под свой контроль выполнение приказа Военного совета об обеспечении соединений и частей горючим, боеприпасами, авто- и гужевым транспортом, шанцевым инструментом... Во время подготовки наступления в Донецкой области прокуратурой, например, было обнаружено, что запас горючего не создан, нужное количество его не завезено, а резервы расположены далеко в тылу и подвоз бензина в боевой обстановке не обеспечивался. Военная прокуратура внесла представление Военному совету. Положение было исправлено, а начальник отдела снабжения ГСМ подполковник Н. А. Евдокимов за нетребовательность к подчиненным получил строгое взыскание. Впоследствии Н. А. Евдокимов отлично справлялся со своими обязанностями и был удостоен высоких боевых наград.

...Готовится бой, и военная прокуратура по поручению командования следит, чтобы своевременно были выдвинуты как можно ближе к передовой медико-санитарные батальоны и госпитали, чтобы медслужба имела все необходимое для спасения людей, оказания помощи раненым, их своевременной эвакуации.

Вспоминается такой эпизод. Армия с боями форсировала Днепр в районе Никополя. Весна превратила плавни в непроходимое жидкое месиво. Бойцы, утопая по пояс в грязи, тянули пушки, волокуши с ящиками снарядов, тяжелые минометы.

Мы, ничего не имевшие с собой, кроме автоматов, около восьми часов преодолевали плавни и восемь часов видели измученных, смертельно уставших санитаров, тянувших на волокушах, а то и просто на плащ-палатках раненых. Остановив совсем юную, измученную санитарку, я спросил: