Егор Яковлев - Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории

В 1857 году появились результаты экспертизы австрийца Фейфалика: под текстом «Песни короля Вацлава» на пергаменте обнаружен текст XV века, тогда как саму «Песню» пытались датировать XII веком. Явная подделка! «Краледворскую рукопись» адептам ее подлинности пока удалось отстоять: было объявлено, что мистификатор успел скопировать «Оленя» из публикации Ганки, которая вышла чуть раньше. Впрочем, тут же пану Вацлаву и его товарищам был нанесен еще один удар: множество языковых ошибок, а главное — использование грамматических норм, появившихся только в XV веке, безошибочно указывали на поддельность «Песни о Вышеграде». К тому же и под ее текстом были найдены следы другого, относящегося к позднему Средневековью.

В Австрийской империи нарастал скандал, последствия которого могли быть самыми плачевными. Большинство филологов, склонявшихся к версии о фальшивках, были немцами. Чешские специалисты, наоборот, яростно отстаивали подлинность рукописей. Академическая дискуссия вырвалась из университетских аудиторий, и на улицах Праги начались далеко не мирные манифестации.

Немецкая пресса уже неприкрыто обвиняла Ганку в подлоге. Отчаянно защищаясь, пожилой профессор вызвал в суд австрийского редактора Куга, на страницах газеты которого появились статьи о фальсификации. В своем последнем бою Ганка одержал победу, но и она была пирровой. Вскоре после суда, на котором единственный свидетель подтвердил, что пан Вацлав действительно нашел «Краледворскую рукопись» в церковном подвале, обессилевший «первооткрыватель» скончался. А новые экспертизы продолжали разоблачать уже покойного «апостола славянского мира». Сначала химический анализ показал, что одна из буквиц рукописи написана берлинской глазурью XVIII века. Потом славист Ян Гебуаэр — несмотря на немецкую фамилию, доставшуюся от далеких предков, стопроцентный чех, — показал, что в крале дворской и зеленогорской рукописях на шесть тысяч слов содержится целая тысяча ошибок!

После Первой мировой войны представление о «Краледворской рукописи» как о подделке в научном мире возобладало. Советский литературовед Евгений Ланн в книге 1930 года «Литературные мистификации» говорил об этом как об установленном факте. И все же однозначного доказательства не было — все-таки химические экспертизы давали противоречивые результаты. Но вот в 60-х годах прошлого века писатель Мирослав Иванов, чешский мастер «литературы факта», подошел к вопросу с неожиданной стороны. Он задался вопросом, а кто из окружения Ганки мог бы исполнить техническую часть подделки — состарить рукописи и подготовить чернила с составом, который использовали в древности.

Изучая монастырскую книгу с записями о бракосочетании Ганки, Иванов открыл, что ученый утаил от биографов имя одного из своих свидетелей — печатника Иоганна Миниха. Правда, никаких доказательств участия этого безвестного немца в «филологическом заговоре» не было. А вот при взгляде на другого свидетеля Ганки — Франтишка Горчичку — факты открылись весьма неожиданные. Горчичка был художником-реставратором, выпускником Пражской академии искусств, мечтавшим разгадать секрет старинной восковой живописи и весьма искушенным в химических опытах.

Иванов заинтересовался, а где пребывал Горчичка в 1817–1819 годах — в период «патриотических» находок? Ответ на этот вопрос стал сенсацией: в 1817 году близкий друг Ганки по просьбе фельдмаршала графа Иеронима Коллоредо-Мансфелда занимался реставрацией средневековых картин в замке Зелена Гора, то есть там, где Коварж нашел «Суд Либуше»! Писатель предположил, что Горчичка, наряду с друзьями Ганкой и Линдой, должен был стать третьим открывателем древнечешского наследия, но по нелепой случайности поддельную рукопись, подброшенную в замок, нашел его казначей. Думается, заговорщики могли специально подбросить ее на глаза простодушного слуги. Ведь если бы находку сделал сам Горчичка, о дружбе которого с Ганкой скоро стало бы известно, оснований подозревать подлог было бы гораздо больше. Ганка и Линда хотя бы были профессиональными филологами, которые буквально рыскали в поисках древностей: поверить в то, что они одновременно отыскали утраченные раритеты, еще было можно. Но то, что удача в то же время улыбнулась их третьему приятелю-живописцу, выглядело бы совсем невероятно. Интересно, что свою связь с Горчичкой Ганка впоследствии пытался скрыть.

Проведенная после открытий Иванова экспертиза поставила в истории точку. Вацлав Ганка оказался гениальным мистификатором, история о древней чешской литературе — ложью, но при этом ложью очень своевременной, заставившей чехов поверить в свои силы, сыгравшей в пользу национального возрождения. Поэтому у себя на родине автор грандиозной подделки продолжает почитаться или уж во всяком случае не является однозначно героем со знаком «минус».

Подделки, направленные на то, чтобы изменить историческое сознание народа, создавались и в России. В их числе — «дневник Анны Вырубовой», фрейлины и ближайшей подруги последней русской императрицы Александры Федоровны. Мистификация эта не совсем литературная, но, поскольку к ее созданию приложил руку выдающийся русский писатель, имеет смысл рассказать и о ней.

Фальшивка увидела свет в ленинградском журнале «Минувшие дни» в конце 1927 — начале 1928 года. Первой части подлога редакция предпослала такое сообщение: «Несколько лет тому назад за границей появились воспоминания А. А. Вырубовой, написанные в эмиграции. Более лживой книги трудно себе представить! Вырубова пыталась доказать, что Распутин никакой роли при Дворе не играл, что все слухи о “распутинстве” — ложь и клевета… Теперь перед нами интимный дневник А. А. Вырубовой, найденный в СССР, откуда Вырубова, при своем бегстве из России в декабре 1920 г., не успела его вывезти…» Приписанный царской конфидентке текст, как несложно догадаться, изобиловал подробностями разложения царского режима и смакованием альковных тайн.

Ситуация с этим «дневником» выглядела сомнительно с самого начала, так как в ней присутствовал первый признак подделки — отсутствие оригинала. Редакция «Минувших дней» уверяла читателей, что осознававшая историческую ценность своих записок Вырубова доверила подлинник своей подруге Любови Головиной, чтобы та вместе с двумя помощницами сделала копию. Когда копия была готова, сестра вырубовской горничной забрала оригинал у переписчиков и понесла его хозяйке в кувшине для молока, но по дороге увидела милиционеров и, испугавшись, выбросила молочник с рукописью в реку. Копия же сохранилась, но забрать ее с собой в эмиграцию Вырубова не смогла. Предвидя, что текст окажется у врагов, экс-фрейлина поспешила опубликовать на Западе фальшивые воспоминания, чтобы иметь повод впоследствии объявить настоящий дневник подлогом.