Егор Яковлев - Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории

Возвратясь вечером в лагерь, Дмитрий увидел, что свежие немецкие полки разгромили новгородские обозы. Он хотел немедля догнать их. Но другие князья благоразумно предложили ему дождаться утра, чтобы случайно не убить своих в ночном бою. На рассвете же выяснилось, что и эти рыцари отступили в город, вовсе не желая продолжать битву в чистом поле. Настало время осмотреться. При первых лучах солнца стало ясно, что потери русской рати огромны. Согласно ливонским хроникам, они составили 5000 человек против 1350 у рыцарского войска. Простояв три дня на поле битвы, выжившие собрали тела «избиенной братии, честно отдавшей живот свой», и тронулись в обратный путь. Сил на осаду Раковора после невиданного боя уже не осталось. Лишь Довмонт, дружина которого пострадала менее всего, совершил опустошительный рейд по Ливонии и возвратился в Псков с богатой добычей и большим полоном. «…Пройдя земли непроходимые, пошел на вируян, и завоевал землю их до моря, и Поморье разорил, и возвратился обратно, и пополнил землю свою множеством пленных. И прославилась земля наша во всех странах, и страшились все грозы храбрости великого князя Дмитрия Александровича, и зятя его Довмонта, и мужей их — новгородцев и псковичей».

Современные ученые, сетуя на малоизвестность великой Раковорской битвы, порой ставят ее выше сражения на Неве и Ледового побоища, а некоторые сравнивают даже с Грюнвальдской битвой 1410 года, в которой был разгромлен Тевтонский орден. Думается, в этих суждениях есть доля преувеличений и надуманности. Конечно, по своим масштабам это сражение было очень значительным для русского Средневековья, и доблесть, проявленная русскими в той сече, беспримерна. Но увы: политического итога, в отличие от того же Ледового побоища, за которым последовало заключение мира, Раковорская битва не дала. Вспомним: целью похода русских было обезопасить берега Нарвы, захватив, говоря современным языком, плацдарм датской агрессии. Этого не произошло. И думается, именно поэтому Ливонские хроники на все лады славят… собственную победу при Раковоре (чего в случае с Чудской битвой нет!). Вот что написал хронист Бальтазар фон Рюссов: «…Господин Отто фон Лаутенберг… вел большую войну с русскими; и когда он отправился на поле сражения против неприятеля, то неприятель оказался сильнее и могущественнее, чем предполагалось, и напал он на магистра весьма стремительно. Оба полчища сразились. Но магистр, при помощи Божьей, одержал победу, убил более 5000 русских, а остальных обратил в бегство». А вот версия другого ливонского летописца — Германа Вартберга: «В битве бывшей при Магольмской церкви пал преосвященный епископ Александр с двумя орденскими братьями, а народ, собранный в войско, избил… 5000 русских и обратил остальных в бегство».

Объективно раковорская кампания завершилась «вничью» и имела неизбежное продолжение. Уже спустя год ливонцы, скопив силы, открыто напали на русские города. Угроза продолжала исходить и от датчан. В ответ в Новгороде начала собираться новая коалиция, еще мощнее предыдущей, с целью выступления на Ревель. В 1270 году участвовать в новом походе собрался не только великий князь Ярослав, но и владимирский баскак татарин Амраган. Это означало, что Орда поддерживает русских и те татаро-монголы, что тридцать лет назад опустошили Русь, вполне могут нанести визит и на рыцарские земли. Угроза была нешуточной, и воинственные соседи новгородцев присмирели. Датчане добровольно отказались от всех притязаний на берега Нарвы, а ливонцы прекратили свои регулярные вторжения в русские пределы. Никоновская летопись описала происходившее так: «князь велики Ярославъ Ярославичь собирати воинства, хотя идти на немцы, и събрася сила многа, и великий баскакъ Володимерский, Иаргаманъ и зять его Айдаръ со многими татарами приидша, и то слыша немцы устрашишася, и вострепетавша прислаша с великим челобитьем и со многи дары послы своя, и добиша челом на всей воле его, и всех издариша, и великаго баскака, и всех князей татарских, и татар, зело бо бояхуся и имени татарского».

А что же магистр Отто фон Лаутенберг? Был ли он наказан за свое раковорское коварство? Да. Отмстить за то предательство судьба привела Довмонту Псковскому. В 1269 году, когда ливонцы вновь пришли на Русь, они подступили к Пскову с войском в 18 тысяч человек. На помощь осажденному городу поспешили союзные новгородцы с князем Юрием. Зная, что подмога близко, Довмонт совершил дерзкую вылазку за городские стены и напал на ничего не подозревавших рыцарей. В этом бою скрестились мечи двух знаменитых воителей своего времени — псковского князя и ливонского магистра. И Лаутенберг вышел из той сечи с раной, нанесенной клинком бойца, который выбрался живым из кровавой раковорской западни.

Палач оказался не умелым. И руки ката дрожали, ибо пред его орудием обнажила гладкую шею не безвестная простолюдинка, а королева. Первый удар пришелся ей в затылок, второй рассек шею и лишь третий добил сорокатрехлетнюю правительницу Шотландии. Мария Стюарт умерла 8 февраля 1587 года в замке Фотерингей как преступница, замыслившая захватить английский трон. Но даже в Лондоне, где каждый третий был соглядатаем тайной полиции, люди шептались: заговора не было…

Речь, собственно, пойдет не о королеве, которой Иосиф Бродский адресовал двадцать знаменитых сонетов, а о том, кто устроил ей свидание с палачом. Звали этого человека сэр Фрэнсис Уолсингем, и он головой отвечал за государственную безопасность елизаветинской Англии. Отвечал настолько хорошо, что в литературе ему часто приписывают создание профессиональной британской разведки, хотя таковая появилась по воле Генриха VII задолго до его рождения.

До тридцати шести лет этот потомственный юрист, выпускник Кембриджа и Падуи, не сделал ровным счетом ничего выдающегося. Но в 1868 году эсквайр Уолсингем поступил на государственную службу под начало первого министра и куратора разведки Уильяма Сесила, где его познания, ум и преданность англиканской церкви оказались как нельзя кстати. В те годы королева-протестантка Елизавета чувствовала себя пленницей осажденной крепости. Муж ее покойной сестры Марии Тюдор испанский король Филипп II планировал военное вторжение в Британию — «оплот протестантской ереси». Во Франции герцоги Гизы открыто обсуждали убийство королевы, мечтая посадить на английский трон свою креатуру. Папа Римский издал буллу, в которой объявил дочь Анны Болейн «еретичкой» и «лишил ее мнимых прав на королевство». Внутри самой Англии то и дело вспыхивали католические восстания и зрели заговоры. Вот в такой опасной обстановке Уолсингем вступил в ряды охранителей своей государыни, а уже через год получил важнейший пост посла Англии в Париже, по сути, главы всей английской резидентуры во Франции. Вероятно, именно там окончательно и сформировался тот беспощадный, несгибаемый, прагматичный лидер спецслужбы, одно имя которого вызывало трепет противников. Немалую роль в его умонастроениях сыграла ночь на 24 августа 1574 года (Варфоломеевская), когда из окна своего дома Фрэнсис воочию видел, как правоверные католики резали парижских протестантов-гугенотов и измывались над их трупами. В своем отечестве он не допустит такого никогда.