Владимир Яковенко - Партизанки

Появление жандарма в сопровождении автоматчиков, его тон, которым он надменно и уверенно бросал грозные обвинения, — все это было настолько неожиданно, что юноша в первую минуту слегка растерялся. «Все! Это — конец! — проносится в его голове страшная мысль. — Докопались, все разузнали!»

И только огромным усилием воли он заставил себя сдержаться, сохранить внешнее хладнокровие.

— Молчишь, партизан? Нечего сказать перед смертью?

— А что мне говорить? — спокойно отозвался Евгений. — На прошлом допросе я уже объяснял: в партизанах никогда не был и, где они, представления не имею…

— Не отпирайся! Нам известно все. Слышишь, все! И даже то, что отец твой — партизан, замаскированный разведчик, мы тоже знаем!

Обернувшись в сторону двери, офицер небрежно щелкает пальцами. Почти тотчас же в палату, с опаской поглядывая на солдат, входит немолодой уже мужчина и, замерев у порога, подобострастно кланяется. Его лицо, несомненно, знакомо Жене. Однако вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах они встречались, он, как ни стремился, не смог.

— Ну что? — холодно процедил сквозь зубы фашист.

— Он! Это точно он, — едва взглянув в сторону Жени, угодливо шептал неизвестный.

— Хорошо. Можешь идти!

«Теперь я раскрыт. Раскрыт окончательно!» — решает в отчаянии юноша, и слезы сами собой навертываются на его глаза.

— Жидок на расплату? — ликовал фашист. — Заплакал. Благодари за все своего отца — ведь это он отправил тебя в банду.

«Я ушел в отряд сам. Чтобы бить без пощады и жалости таких, как ты, убийц и палачей! — едва удерживается, чтобы не выкрикнуть прямо в лицо гитлеровцу, Женя, но в тот же момент в голове его проносится мысль: — Стоп! Называя отца партизаном, он ни единым словом не обмолвился о брате. А ведь Николай давно уже партизан. И об этом в Парщахе знают едва ли не все! Отца же заподозрить нелегко — в округе его считают человеком мирным, далеким от войны. Он вне подозрений. Получается, что все это — провокация?»

— А ты неглупый малый, — понимает по-своему молчание юноши офицер. — И умереть в свои семнадцать лет совсем не торопишься. Ведь так? Ну ладно, перейдем к делу. Нам нужны от тебя некоторые сведения. От них, и только от них, зависит теперь жизнь твоя.

— Что вы от меня хотите? — выкрикнул Женя. — Я не партизан, и мой отец тоже. Вы это слышали? Так зачем же обвинять нас в том, к чему мы не причастны?

— Ого, малыш! А ты, оказывается, можешь и огрызаться? Напрасно, совершенно напрасно. Честно говоря, мне тебя жаль. Да, да, именно жаль! Ты ведь так молод и в банду попал явно по ошибке. Учитывая это, германские власти могут, пожалуй, сохранить тебе жизнь. Однако при одном условии, если…

— Я не партизан!

— Не горячись, Евгений. У тебя один выход — честно, ничего не утаивая, рассказать нам о своем отряде, о его численности, вооружении, о стоянках, о лицах, сочувствующих и помогающих партизанам. Ты выйдешь на волю и будешь спокойно, не вызывая ни у кого подозрений, жить в своей деревне. В банду тебя без руки не возьмут… Тем лучше! А нам ты пригодишься и будешь полезен. Будешь хорошо работать — немецкие власти простят тебя и могут даже вознаградить. Подумай хорошенько. Мы даем тебе для этого несколько дней…

Поправив фуражку, офицер решительно встал и, сделав знак солдатам, покинул палату.

Женя решил бежать той же ночью. Но как это сделать? За больницей, конечно же, следят. К тому же где-то в городе его мать. И если не найти ее, не предупредить — на следующий день она может оказаться в лапах жандармов.

«Палата не охраняется, — рассуждал юноша. — Почему? Будь фашисты уверены в том, что я партизан, меня бы сразу бросили в тюрьму, начали бы пытать. Однако ничего этого нет. Значит, жандармы что-то замышляют или… ждут моей попытки бежать, чтобы схватить с поличным!»

На следующее утро о допросе сына узнала мать. Помочь ему она по-прежнему не могла. Оставалось одно — ждать.

В тревоге прошло еще несколько дней. И вот однажды в комнату к Жене, осторожно прикрыв за собой дверь, вошел незнакомый мужчина в накинутом на плечи белом халате. Придвинув стул поближе, он тихо зашептал:

— Женя! Слушай и мужайся. Сегодня утром в город привезли твоего отца и арестовали мать. Тебе надо немедленно бежать. В жандармерии знают, что ты партизан. Бежать тебе помогут наши люди. Как только начнет темнеть, одевайся. Вот здесь, — мужчина положил в изголовье кровати небольшой сверток, — одежда. И спокойно выходи на улицу. Выходи смело, словно ты посетитель или работник больницы. Через дорогу тебя будет ждать человек в темном плаще и в шляпе. Он укроет тебя в безопасном месте, а чуть позже переправит в отряд. Вот и все. Ну будь здоров, сынок. Я спешу…

И он встал, собираясь покинуть маленькую палату.

— А ты не спеши, дядько, — удивленно пожав плечами, сказал Женя. — Бежать мне отсюда незачем, потому что и отец мой и я сам к партизанам никакого отношения не имеем. А если батьку и арестовали, то скоро выпустят. Он ни в чем не виновен!

— Дело твое, — смущенно промямлил посетитель. — Очень жаль, что ты мне не поверил. Смотри, не раскаялся бы. Ведь решается твоя судьба…

И он исчез.

Раздумья юноши наедине были нелегкими. «А вдруг это наш, советский человек, на свой страх и риск решивший мне помочь?» Но что-то подсказывало Евгению, что он не ошибся в незнакомце: провокатор!

Минула еще неделя. Как-то к вечеру, бледная и измученная, в палате появилась Татьяна Васильевна. Бессильно опустившись на край кровати, она прижалась к сыну и заплакала.

— Нам с тобой пора отправляться домой… нас очень ждут… Соскучились все…

Больше ничего сказать она не могла: рядом посторонние. Однако Женя и так все понял, что случилась беда.

Той же ночью без пропуска и выписки одной из санитарок удалось вывести юношу из больницы. В условленном месте его уже давно ожидала мать:

— Наконец-то! А я уже все глаза проглядела!

Обратный путь им предстоял нелегкий — глухими, безлюдными проселками, иногда по бездорожью, в обход «варшавки» и многочисленных гитлеровских гарнизонов — в сторону деревни Тарасовичи. А там и Парщаха рядом.

А что же происходило в те дни в стане врага?

Как выяснилось несколько позже, после первого же допроса Жени бобруйская жандармерия тщательно и всерьез занялась его делом. Задание все досконально и в самые короткие сроки проверить получила и заволочицкая комендатура. В поселке Глуша, где юноша учился в десятилетке перед войной, в Симоновичах, в Парщахе и в самих Заволочицах гитлеровцы наводили подробные справки о семье Семенчуков. И именно из Глуши был вызван человек, хорошо знавший Женю и его отца, с тем чтобы удостоверить и подтвердить личность раненого.

Но и партизаны были начеку. По поручению командования отряда связные, живущие в Заволочицах, Симоновичах и Глуши (и, конечно же, сам Антон Викентьевич), неотрывно следили за действиями врага. С их помощью нам вовремя удалось узнать о том, что в Парщаху направлен человек, которому поручено раздобыть данные о возможных связях Семенчуков с партизанами. Однако найти предателей в деревне ему не удалось. Назад он вернулся ни с чем.