Владимир Яковенко - Партизанки

— Об этом завтра же должен знать весь город! — оживленно воскликнула Мария, в который уже раз перечитывая сводку. — Чего бы это нам ни стоило!

Не теряя ни минуты, подпольщики, а с ними и Эмма Вольфсон, принялись за дело. Склонившись над столом, аккуратно выводя каждую букву, переписывали они строки обращения к бобруйчанам. Стопка листовок, каждая из которых закапчивалась пламенными словами: «Наше дело правое! Победа будет за нами!», росла на глазах.

Совершенно неожиданно, когда недописанными остались всего лишь несколько экземпляров сводки и Мария уже начала подумывать о том, где в первую очередь следует их расклеивать, массивная входная дверь, тщательно запертая с вечера, загудела под чьими-то мощными, настойчивыми ударами. Убрать стопку листовок в надежный, хорошо замаскированный тайник, проверить оружие и принять позы, которые не внушили бы подозрение посторонним, было делом буквально нескольких секунд.

Но, приготовившись к самому худшему, Мария по странной возне и грубому голосу за дверью поняла, кто именно ломится к ним в дом в столь поздний час и с такой бесцеремонностью. Это был Иоганн, фельдфебель одной из гитлеровских частей, стоящей в городе, который с некоторых пор повадился приходить сюда незваным. Он вламывался в квартиру по обыкновению вдребезги пьяным и, развалившись на диване, приказывал петь русские песни. Приходилось петь ради того, чтобы не провалить общее и такое важное для всех дело.

Вот и на этот раз подпольщики, чтобы избежать скандала, открыли дверь. Фельдфебель ввалился в чисто убранную комнату в залепленных бурой грязью сапогах. С его серо-зеленого мундира стекали на пол крупные капли дождя. Широко расставив ноги и выбросив вперед правую руку, он гаркнул на весь дом:

— Хайль Гитлер!

Мария придвинула ему стул:

— Битте, герр Иоганн, битте…

Но фельдфебель, от которого за версту разило тяжелым водочным перегаром, не обратил на приглашение ни малейшего внимания. Тупо ухмыляясь, он уставился в дальний угол комнаты, где, стараясь не привлекать к себе внимание, сидела с книгой в руках Эмма Вольфсон.

— О, фрейлейн! Зер гут!

Пьяно качаясь и наталкиваясь на мебель, фашист подошел к девушке вплотную. Когда его здоровенные, кирпичного цвета ладони грубо и тяжело легли на испуганно вздрогнувшие плечи Эммы, она резко и негодующе вскочила со стула и что было сил толкнула гитлеровца в грудь. Ее большие, опушенные густыми черными ресницами глаза горели такой ненавистью и отвращением к фельдфебелю, что тот, даже едва держась на ногах, заметил это.

— А, юде?! — внимательно вглядываясь в черты смуглого лица девушки, прохрипел он.

С перекошенной от злобы физиономией, что-то бормоча, гитлеровец заскреб рукой по кобуре, вытащил пистолет. Мария бросилась к фашисту, не обращая внимания на взведенный парабеллум, повисла на его руке и, путая русские и немецкие слова, стала торопливо убеждать:

— Герр фельдфебель, герр Иоганн, она никс юде, никс! Она моя сестра. Швестер, понимаете, швестер!..

До сознания разъяренного гитлеровца далеко не сразу дошли ее слова.

— Юде, юде! — продолжал выкрикивать он.

— С ним надо кончать, Ваня! И сейчас же! — улучив момент, тихо шепнул Химичеву Владимир Дорогавцев.

— Но только не здесь.

Едва заметно кивнув в ответ, Дорогавцев, а вслед за ним и Химичев присоединились к Марии. Необходимо во что бы то ни стало отвлечь фашиста от несчастной девушки, спасти ее.

Наконец после бесконечно долгих уговоров и просьб фельдфебель начал постепенно отходить. Он с угрюмым видом, не глядя в сторону Эммы, неожиданно потребовал, чтобы все проводили его до комендатуры. Немедленно!

— Пожалуйста, как пан прикажет, — с готовностью отозвался Дорогавцев, выразительно поглядывая на друзей.

На улице густая, плотная темень тотчас же окутала людей. Мелко и нудно моросил затяжной осенний дождь. Резкие порывы ветра, наполненного промозглой сыростью, пронизывали, казалось, до самых костей.

Фельдфебель, опираясь на Володю Дорогавцева, грузно и с трудом переставлял ноги, пьяно бормоча что-то, однако правой рукой по-прежнему крепко держался за расстегнутую кобуру. Впереди, в нескольких шагах, молча шли женщины. Вернее, Мария вела Эмму, полуобняв ее за вздрагивающие плечи.

Прошли метров двадцать пять. Вот наконец и подходящее место: справа темнеет пустыми глазницами окон покинутый хозяевами дом. Выбрав удобный момент, Иван Химичев немного приотстает, а затем, молниеносно размахнувшись, расчетливо и точно бьет гитлеровца рукоятью пистолета по голове.

Подхватив разом обмякшее тело, подпольщики, ни секунды не медля, втащили его в заброшенный дом. Через минуту-две из безмолвной глубины донесся негромкий всплеск. Подвал, затопленный черной стоячей водой, — самая надежная могила для подгулявшего фельдфебеля…

Тогда удалось спасти Эмму Вольфсон. Однако месяц спустя смерть все же настигла ее, как тысячи других ни в чем не повинных советских граждан еврейской национальности. Она погибла вместе со своим отцом.

Это произошло накануне Октябрьских праздников.

Окраинные кварталы на юго-западе Бобруйска незадолго до этого были превращены гитлеровцами в еврейское гетто. Утром 5 ноября туда со всех концов города эсэсовцы с овчарками начали сгонять толпы полураздетых измученных женщин, детей, стариков.

— Шнель! Шнель! — кричали они.

Причитали женщины, плакали дети, словно предчувствуя, что каждый шаг приближает их к неизбежной гибели. Людей выводили за город, лес, где уже были выкопаны специальные траншеи, выдаваемые фашистами за систему противотанковых укреплений. Недолгие приготовления, суета палачей возле пулеметов — и вот уже зловещую тишину, нависшую над шеренгами людей, разрывают длинные, захлебывающиеся очереди…

А тем временем в городе, во дворах и квартирах, оставшихся без жильцов, шел безудержный, разнузданный грабеж. Из дверей, из выбитых окон на мостовые летели домашние вещи расстрелянных. Гитлеровцы хватали все, что попадалось им под руки, не брезгуя абсолютно ничем.

Прошло всего несколько дней, и в Бобруйске открылись специальные магазины, в которых гитлеровские палачи, не успев еще смыть с себя кровь своих жертв, начали торговать вещами, снятыми с казненных ими советских граждан. По этим омерзительным лавкам с утра до вечера слонялись фашисты, не успевшие еще вдоволь награбить во время недавних погромов и выбиравшие теперь подарки своим семьям для отправки в Германию…

Ужасное известие о массовых расстрелах мирных жителей, подготовка к которым велась гитлеровцами в глубокой тайне, всколыхнула весь город. В тот же день Бобруйский подпольный комитет дал срочное указание группам развернуть немедленную агитацию среди жителей, а также призвать все еврейское население как можно быстрее уходить в леса, под защиту партизанских отрядов. Вскоре патриоты (в основном это были женщины) распространили по Бобруйску выпущенное подпольным парткомитетом обращение к населению города, в котором предлагалось всем гражданам выходить в леса, объединяться и становиться на путь вооруженной борьбы.