Владимир Яковенко - Партизанки

— Не признаешься — завтра же тебя повесят!

Однако ранним утром 25 апреля на подступах к деревне неожиданно разгорелась жаркая схватка: отряды народных мстителей атаковали Протасы. К полудню вражеский гарнизон прекратил свое существование. От справедливой расплаты не ушли ни оккупанты, ни их приспешники.

Пока партизаны добивали гитлеровцев, Григорий с помощью крестьян отыскал подвал, где томились узники. И вот Паша, измученная, в кровавых подтеках, у него на руках. Сразу же девочку привезли в бригадный госпиталь: предстояло сделать многое, чтобы спасти ее, вернуть ей здоровье. Внимательно осмотрев юную партизанку, Ибрагим Друян ужаснулся: все ее тело, с головы до ног, было покрыто свежими кровоточащими ранами. Несколько недель настойчивого лечения и заботливого ухода понадобились партизанским медикам, чтобы поставить девочку на ноги. Понемногу Паша начала поправляться. А едва поднявшись с постели, она стала помогать Марии в ее нелегких обязанностях медицинской сестры, перевязывала раненых, кормила их. А потом, окрепнув, вернулась Паша в бригаду Федора Павловского.

С особенной теплотой и участием вспоминаю и Антонину Семенчук, человека удивительных душевных качеств, нашу партизанскую медсестру. Трудно рассказать обо всем том, что пришлось пережить ей в свои шестнадцать лет.

Январским днем сорок третьего жители Парщахи, маленькой деревушки, где Тоня жила вместе с родителями, были заняты своими повседневными делами, хлопотали по дому, по хозяйству. Война уже давно вошла в их быт, стала суровой неизбежностью со всеми лишениями и невзгодами.

Вот уже несколько часов подряд со стороны Осиповичей доносились сюда звуки разрывов гранат и пулеметных очередей. Они то затихали, то вновь нарастали, приближаясь. Не скрывая беспокойства, прислушивались к ним и Семенчуки — Антон Викентьевич и Татьяна Васильевна. Там вместе со своими друзьями вели тяжелый и упорный бой с врагом их сыновья Николай и Женя, братья.

— Отобьются! Не впервой, — успокаивая жену и дочь, говорил Антон Викентьевич.

Однако собственную тревогу ему скрыть не удавалось. Старый партизанский разведчик, он начал в последнее время сдавать — сказывались два нелегких военных года. С трудом поднимался он утром, временами не то что ходить, даже сидеть не мог — болели суставы, мучил ревматизм.

Тихонько скрипнув, приоткрылась дверь. На пороге стояли раскрасневшиеся от мороза трое ребятишек, двоюродные братья Тони — Костя, Женя и Леня. Сестренка улыбнулась им, кивнула: заходите, мол, в хату, раздевайтесь.

И вдруг она замерла, прислушиваясь к возникшему на улице шуму. Он быстро нарастал, приближаясь со стороны околицы. И вот уже можно разобрать, что это рокот автомобильных двигателей. Немцы! Антон Викентьевич, забыв о болях, резко поднялся и подошел к окну. В деревушку входили вездеходы с черными крестами на бортах. А со стороны леса приближались, держа оружие наготове, плотные цепи фашистов. Это были каратели.

Приникнув к окнам, жители деревни затихли. Настороженно следя за солдатами, селяне не догадывались о той страшной участи, которая была уготована им, хотя каждый понимал, что ничего хорошего от оккупантов ждать не придется.

Восемь фашистов направились к хате Семенчуков.

— Прячься, — кивнув на крышку подпола, тревожно прошептала Татьяна Васильевна, и Антон Викентьевич исчез в хорошо укрытом подземелье, имевшем выход на огороде.

Распахнув ударами ног дверь, в горницу ввалились несколько карателей. Первым им попался пятилетний Леня. Схватив мальчика за рубашонку, один из фашистов приподнял его с пола и передал другому. Тот, неторопливо выйдя на крыльцо, коротко размахнулся и хладнокровно швырнул ребенка в снег.

Тоня в ужасе закричала.

Вслед за Леней во двор были выброшены Костик и Женя. Прикладами автоматов и пинками каратели вытолкнули из хаты Антонину, а за ней и Татьяну Васильевну. Всех их, раздетых, по морозу повели на колхозный двор. Сюда же сгонялись и все остальные селяне.

— Шнель! Шнель! — злобно рявкали на людей гитлеровцы.

Толпа на колхозном дворе с каждой минутой росла. Дрожащие от холода и страха дети, женщины и старики с ужасом смотрели на стоявших поодаль солдат, невозмутимых, с автоматами на изготовку.

Антона Викентьевича каратели не нашли. Из своего убежища, выходившего на огород, он хорошо видел, что происходило на колхозном дворе, — это было рядом — и не сомневался в том, что готовящаяся расправа над односельчанами предпринята из-за него, из-за Николая и Евгения, сыновей-партизан. Оставив убежище, Антон Викентьевич поспешил на колхозный двор. Когда он появился там, седовласый, спокойный, гитлеровцы, будто по команде, с недоумением уставились на него.

— Что смотрите? — подойдя поближе, спросил Семенчук. — Живого партизана не видели? Так вот он я, перед вами. Сам пришел. А других не трогайте. У нас в деревне больше некому было воевать. Посмотрите, кого вы согнали: одни женщины, дети да больные старики.

Антон Викентьевич хотел еще что-то сказать, но стоявший рядом огромного роста фашист что было силы ударил его кулаком в лицо: Семенчук упал. Его тут же подняли, и подскочивший переводчик выкрикнул:

— Где партизаны? Говори, быстро!

— А разве ты не слышишь перестрелку? Там и партизаны. Поди-ка сунься к ним!

От нового удара старик потерял сознание.

Его еще долго и озлобленно били, а затем бросили в притихшую толпу.

Тем временем большую группу селян по команде одного из офицеров отделили от остальных и повели к дощатому строению, стоявшему чуть поодаль. Распахнув настежь ворота телятника, каратели начали загонять в него стариков, женщин и детей. Туда же швырнули они и Семенчука, до сих пор не пришедшего в сознание. Вскоре деревянная постройка была заполнена до предела. Задвинув на тяжелый засов ворота, несколько гитлеровцев неторопливо направились к машинам и вернулись с канистрами в руках.

Но сперва в дело вступили пулеметы. Длинные, размеренные очереди ударили по стенам сарая, прошивая их насквозь. Послышались стоны раненых. А потом, облитый бензином, телятник сразу занялся огнем, едва к нему фашисты поднесли факел. Яркое пламя, взметнувшись, моментально охватило все строение. На маленькой деревушкой поднялся и заклубился к небу черный дым.

Тем утром в огне погибли многие: пятилетняя Надя Слезина, Анастасия Пархимчик со своими сыновьями Сашей и Вовой, Анастасия Шпаренок с тремя детьми от пяти до двенадцати лет, Евдокия Гаврисюк с двумя мальчиками, девочкой и престарелой матерью, Фруза Харчук с тремя, Елена Бута с двумя, Роза Млынарчик и Павлина Кашен, каждая с четырьмя детьми, Текля Гасюк с восьмилетним сыном. И многие другие. Заживо было сожжено семьдесят два человека, из них сорок шесть детей.