Георгий Зимин - Истребители

А начались наши отношения с Иваном Михайловичем с курьеза, о котором он много лет спустя сам вспоминал в письме. Вот что он писал:

«Буквально за два дня до вылета на фронт произошло ЧП. Техник звена управления полка Николай Иванович Куликов допустил оплошность, в результате чего был разбит самолет У-2. Уходя на обед в столовую, личный состав звена не привязал самолет к штопорам. Порывом ветра легкий У-2 был подхвачен и превращен в груду обломков. Вот тогда мы, техники, впервые узнали, что такое негодование командира полка...

Но не прошло и двух дней — снова «сюрприз»: за два часа до вылета обнаружилось, что на машине командира барахлит мотор, а причина неизвестна. К стоянке самолетов нашей 1-й эскадрильи бежал инженер полка Кичаев и срывающимся голосом кричал: «Где Кононов?! Где Плетнев?!» Еще не зная, в чем дело, я вышел навстречу Кичаеву и тут же получил от него приказ немедленно принимать звено управления. Я посмотрел на [91] старшего техника эскадрильи П. И. Кононова, но тот без слов развел руками. Кичаев и Кононов были уважаемыми в полку специалистами, оба участвовали в событиях на Халхин-Голе, имели боевые ордена, и я надеялся, что Кононов договорится, чтобы меня оставили в эскадрилье. Уж больно суровым показался мне командир полка.

На душе у меня кошки скребли, а когда увидел самолет командира — и вовсе ужаснулся. Капоты с мотора были сняты, свечи вывернуты, магнето раскрыто... На мой вопрос: «Что с мотором?» — вконец растерявшийся техник звена управления ничего конкретного сказать не мог. «Иди в эскадрилью к Кононову, на мое место, — сказал я ему, — там все в порядке»

На мое счастье, неподалеку, у своего самолета, стоял штурман полка майор Кондратьев. Я обрисовал ему ситуацию, сказал, что не успею подготовить самолет командира полка в оставшееся время, да еще и при полном незнании причины дефекта. Договорились, что командир, который ведет первый эшелон, полетит на самолете Кондратьева, а сам Кондратьев полетит позже на самолете командира После этого я начал вслепую искать неисправность в моторе машины командира. О моторах «Харрикейна» у нас, среди техников, бытовала поговорка: «Ройс-ройс — все равно ничего не найдешь», Я увлекся работой, спешил и не заметил, как подошел командир. Услышал требовательный голос: «Может, доложите командиру о готовности самолета?» «Никак нет, товарищ командир, — стоя на стремянке, отчеканил я. — Самолет неисправен и к вашему вылету готов не будет». И как о деле уже решенном сообщил, что договорился со штурманом полка Кондратьевым: командир полетит на его самолете.

Едва все это выложив, я сразу попил, что значит выражение «слово не воробей», Понял по одному только выражению лица командира высшую степень бестактности и неуместности своих «советов» и «решений». Но все же лететь командиру пришлось на самолете майора Кондратьева. Я же, находясь не в лучшем душевном состоянии, закончил сборку мотора, опробовал его и ничего подозрительного не обнаружил. Со спокойной совестью я проводил Кондратьева со вторым эшелоном на фронт, но неприятный разговор с командиром — да еще за чужие грехи — надолго испортил мне настроение. Однако же потом все наладилось...» [92]

Этот небольшой отрывок из письма Ивана Михайловича восстанавливает некоторые события «местного» масштаба, которые предшествовали нашей отправке на фронт и перед самым вылетом добавили мне напряжения, которого, как нетрудно понять, и без того вполне хватало.

2 апреля 1942 года мы благополучно перебазировались на аэродром Выползово, расположенный восточнее окруженной демянской группировки противника.

Воюют не числом...

Бои на Северо-Западном фронте вмели свою специфику.

В сентябре сорок первого года гитлеровцы предприняли попытку наступать через Валдайскую возвышенность в направлении на Бологое. Если бы противнику удалось реализовать этот план, то над группой наших войск (впоследствии, в октябре 1941 года, на этом направлении был образован Калининский фронт) нависла бы угроза окружения. Однако после сильных боев враг был остановлен, и положение на этом направлении стабилизировалось. При этом несколько южнее и восточнее Старой Руссы в руках фашистов остался крупный плацдарм, в центре которого находился город Демянск. Выровнять линию фронта не удалось. Демянский плацдарм удерживала сильная 16-я немецкая армия.

В ходе зимнего наступления начала 1942 года нашим войскам удалось окружить демянскую группировку противника. В котле оказалось около ста тысяч гитлеровцев. Операция была проведена Северо-Западным фронтом в очень нелегких условиях, и сил, необходимых для уничтожения такой крупной группировки, у фронта в то время не было. И на долгие месяцы наступило нечто вроде своеобразного равновесия: гитлеровцы не хотели оставлять плацдарм, они все еще вынашивали планы развить дальнейшее наступление через Валдайскую возвышенность и пытались деблокировать запертую в демянском мешке 16-ю армию. Войска же Северо-Западного фронта не позволяли им это сделать, но и уничтожить армию, как я уже говорил, не могли. Демянский плацдарм просуществовал около полутора лет. Это обстоятельство, по существу, и определило весь характер борьбы на Северо-Западном фронте в течение сорок второго и начала [93] сорок третьего года. Наш полк прибыл на фронт в тот период, когда враг собирался с силами, чтобы прорвать кольцо окружения.

Столь длительное противостояние на Северо-Западном фронте объяснялось общей стратегической обстановкой, сложившейся к весне сорок второго года. Ход боевых действий привел тогда к тому, что главным стало южное направление. Северо-западное же попало на длительный срок в разряд второстепенных. Это, конечно, сказалось на пополнении войск фронта людьми и техникой, что хорошо видно на примере авиационного обеспечения. В своих воспоминаниях бывший командующий фронтом генерал-лейтенант П. А. Курочкин писал: «На 19 февраля (1942 года. — Г. З. ) имелось лишь 142 исправных самолета (в том числе только 32 истребителя)» {6}. По сути дела — один истребительный полк на весь фронт! К моменту нашего прибытия ВВС фронта по-прежнему оставались где-то в этом составе, причем в названное количество самолетов входили также и машины У-2 полка легких ночных бомбардировщиков. Из этих данных видно, что боевую работу нам пришлось вести в условиях полного превосходства противника в воздухе.

Изучая район боевых действий по картам, а затем и летая над бескрайними лесами и бесконечными озерами и болотами, где только редкими островками попадались деревни, я видел, как мало здесь площадок, пригодных для создания полевых аэродромов. Просторы необозримые, а приземляться некуда: повсюду чащобы и топи. Помнится обширная заболоченная луговина южнее озера Ильмень. Она была хорошо известна и нашим, и немецким летчикам. Туда они дотягивали подбитые в боях машины — больше в том районе просто некуда было приземляться. Проходило несколько дней, и над луговой травой торчали только хвосты подбитых самолетов: болото их засасывало.