Евсей Яцовскис - Забвению не подлежит

— Знаешь ли кого-нибудь по фамилии Розенбергас?

Я рассказал, что у моего отца был товарищ по Вильнюсскому учительскому институту по фамилии Розенбергас, который до начала войны проживал в Каунасе и нас изредка навещал. С другим Розенбергасом мне довелось служить в одной роте в 9-м пехотном полку бывшей литовской армии. В последний раз я видел этого бойца в медсанбате под Великими Луками 24 августа 1941 года. Он был ранен, видимо, и погиб в окружении. Никого другого по фамилии Розенбергас я не знал.

Барташюнас улыбнулся:

— Выходит, что он правду говорит.

— Кто говорит?

Да это же твой сослуживец Розенбергас! Он заявил, что встретил тебя в окружении и ты спас ему жизнь! На днях его к нам откомандировали для дальнейшего прохождения службы.

Оставив все дела, я пошел в помещение, где проходили карантин вновь прибывающие в дивизию. Розенбергас сидел на койке спиной к двери, что-то усердно зашивал и моего прихода в комнату не заметил. Я его сзади энергично хлопнул по плечу, и он повернулся ко мне лицом. Какое-то мгновение смотрел на меня безразличным взглядом, но вдруг как ужаленный подскочил, крикнул «жив!», и мы обнялись.

Проговорили тогда с ним до полуночи. Розенбергас со всеми подробностями рассказал, как гитлеровцы захватили медсанбат, как наши военные медики в лагере для военнопленных самоотверженно продолжали выхаживать раненых красноармейцев, в том числе и его — Розенбергаса. Был он по природе здоровый, крепкий и понемногу начал поправляться — рана зарубцевалась, вернулась силенка. И тогда он начал подумывать о побеге. Лагерь был временный, обнесенный забором из колючей проволоки со сторожевыми вышками по углам. Бежали они ночью втроем. Одного стража застрелила, а Розенбергасу и еще одному красноармейцу удалось скрыться в лесу.

Когда Розенбергас поведал о встрече в Андреапольских лесах с партизанами, которые приняли беглецов в отряд, я начал расспрашивать о местах расположения партизанских баз и о руководителях народных мстителей. По описанию внешности одного из них я убедился, что это был товарищ, с которым мне выпало немало пройти по Андреапольским лесам и топям во время подготовки партизанских баз. Поистине тесен мир!

После освобождения Красной Армией территории, где действовал этот партизанский отряд, для Розенбергаса начался тернистый путь в литовскую дивизию. И когда наконец уже здесь, в Горьковской области, оперуполномоченный Особого отдела, обслуживавший карантин, спросил его, кто все же может удостоверить, что он действительно попал в плен, будучи раненным, Розенбергас в сердцах ответил:

— Это может подтвердить лишь один человек — Яцовскис, если только он сам вырвался из того пекла. Он спас меня тогда!

Уже будучи в плену, Розенбергас все время не переставал, про себя твердить: «Никогда нельзя терять надежду!» Эти напутственные слова я повторил Розенбергасу при прощании, в окружении у Великих Лук. И светлая, немеркнущая надежда сберегла нас, помогла выжить и снова встать в строй.

Никогда нельзя терять надежду — только так!

Совещание у начальника длилось уже более двух часов, а к единому мнению никак не могли прийти. Сигнал уж больно серьезный, однако налицо всего лишь показания одного-единственного свидетеля — красноармейца Юозаса Летувнинкаса. Он сообщил, что под личиной красноармейца 167-го стрелкового полка замаскировался бывший сверхсрочник старший унтер-офицер литовской армии летчик П. Игнатайтис, которого гитлеровцы в начале войны переправили в наш тыл со шпионским заданием. В дивизии он очень осторожно подстрекает военнослужащих к измене Родине — переходу на сторону врага после прибытия на фронт.

Не верить этому свидетелю не было оснований — характеристика на Ю. Летувнинкаса была безупречна. Большинство мнений склонялось к тому, что Игнатайтиса необходимо немедленно задержать, допросить, разоблачить на очной ставке.

Чебялис был более осторожен:

— Надо действовать как в шахматной игре — предусмотреть два, три, а то и четыре хода вперед. Что будем делать, если очная ставка окажется безрезультатной? Не признается, и все! Придется освобождать! А он возьмет да и сбежит! Рискованно!

С Чебялисом согласились и решили дать оперативному составу отдела срочное задание — выявить в полках лиц, служивших в период буржуазной власти в военно-воздушных силах литовской армии. Уже на следующий день в отдел был вызван лейтенант — командир взвода автороты дивизии. Он был бледен и заметно волновался.

— Желаете ли вы сделать какое-либо заявление Особому отделу НКВД?

Мне показалось, что лейтенант слишком долго думает над ответом, но я его не торопил. Наконец он сказал:

— До начала войны я в Вильнюсе работал в милиции, в уголовном розыске. Все, что мне известно, расскажу!

Он сделал небольшую паузу, глубоко вздохнул и продолжал:

— До 1940 года я служил сверхсрочником в звании унтер-офицера в военной авиации Литвы, В той же эскадрилье, где я был авиамехаником, летчиком служил Игнатайтис…

…Механик и летчик встретились осенью 1941 года в организованном вблизи города Горький временном лагере для эвакуировавшихся работников милиции. Там Игнатайтис поведал своему бывшему сослуживцу об обстоятельствах своего перехода на службу к гитлеровцам.

Арестованный Игнатайтис после предъявления ему мной неопровержимых улик перестал лгать и вынужден был сознаться:

— Да, я нарушил присягу, перешел на сторону врага!

Летом 1940 года после свержения фашистской власти в литовской Народной армии происходила чистка от реакционных элементов. Игнатайтиса, ярого буржуазного националиста, тогда также уволили из военных авиационных частей. Однако, как это ни странно, его, не пригодного по политическим мотивам к службе в государственных учреждениях, приняли в городе Укмерге в создаваемую народную милицию…

После нападения гитлеровской Германии на Советский Союз отряд укмергской милиции эвакуировался в глубь страны, но Игнатайтис остался в оккупированном немцами городе.

На вопрос: при каких обстоятельствах ему удалось остаться на территории, оккупированной противником, подследственный пояснил:

— Проще простого: как только узнал, что будем отступать на восток, отпросился домой якобы за одеждой и деньгами, а в действительности укрылся на близлежащем хуторе.

Игнатайтис после прихода фашистов незамедлительно явился в Укмергскую военную комендатуру и предложил свои услуги. Гитлеровцы по достоинству оценили усердие предателя и тут же предложили ему заняться ремонтом двух оставшихся на одном из аэродромов неисправных разведывательных самолетов дальнего действия «Анбо-41», системы литовского авиаконструктора А. Густайтиса, находившихся на вооружении литовской армии. Ремонт одного из самолетов оказался несложным, и вскоре фашисты поручили Игнатайтису совершить на нем разведывательный полет в район железнодорожных станций Валдай и Бологое. Игнатайтис летел на задание в форме и с документами военнослужащего немецкой армии, однако в кабину предусмотрительно захватил гражданскую одежду. Гитлеровцы его проинструктировали — если он окажется в тылу Красной Армии, ему следует несколько дней скрываться в лесу, пока не придут «свои»…