Анна Достоевская - Мой муж – Федор Достоевский. Жизнь в тени гения

– А я вовсе не хочу избавляться от своей жены, а потому сшейте-ка ей вещь по-старинному, салоп с рукавами!

Видя, что заказ салопа так заинтересовал мужа, я не настаивала на ротонде. Когда через две недели салоп был принесен и я его надела, Федор Михайлович с удовольствием сказал:

– Ну, ты теперь у меня совсем замоскворецкая купчиха! Теперь я не буду бояться, что в нем ты простудишься.

И вот салоп, «сооруженный» после стольких лет ожидания и стольких волнений, был украден!

Случилось это среди бела дня, в какие-нибудь десять минут. Я откуда-то вернулась и, узнав, что Федор Михайлович уже встал и обо мне спрашивал, тотчас поспешила к нему в кабинет, оставив салоп на вешалке в передней, хотя обычно относила его в свою комнату. Переговорив с мужем, я вернулась в переднюю, но салопа на вешалке уже не оказалось. Поднялась суматоха; обе девушки, бывшие в кухне, объявили, что никого не видали. Посмотрели на дверь, на парадную лестницу – она оказалась отпертою. Очевидно, девушка, помогая мне снять салоп, позабыла запереть дверь, и этой оплошностью воспользовался вор.

Федор Михайлович был очень огорчен пропажей салопа, тем более что холодного времени оставалось целых два месяца. Я же была в совершенном отчаянии, «рвала и метала», бранила прислуг, сердилась и на себя, зачем оставила салоп в передней. Позвали старшего дворника, тот дал знать о пропаже в полицию. Вечером пришел какой-то полицейский чин допросить прислугу и посоветовал мне самой съездить в сыскное отделение и попросить тщательнее заняться розыском.

На следующее утро я поехала на Офицерскую. Ввиду моей литературной фамилии меня тотчас же принял кто-то из главных чинов. (Моя фамилия при жизни мужа всегда производила некоторое впечатление в официальных учреждениях: «литератор, пожалуй, опубликует в газетах!»)

Меня внимательно выслушали, и чиновник спросил, на кого я имею подозрение?

Я заявила, что в прислугах моих я уверена, обе они вывезены мною из Старой Руссы, служат три года и ни в чем дурном мною не замечены. Никого других тоже не подозреваю.

– Скажите, кто у вас частые посетители? – спросил чиновник.

– Знакомые наши, да вот еще приходят посыльные из магазинов за книгами и журналами. Но они всегда проходят через кухню, а вчера никто из них не был.

– А не бывают ли у вас попрошаи, то есть просящие на бедность?

– Эти бывают, и даже их много приходит. Надо вам сказать, что мой муж – необыкновенно добрый человек и не имеет силы кому-нибудь отказать в помощи, конечно, сообразно со своими средствами. Случается, когда у моего мужа не найдется мелочи, а попросили у него милостыню вблизи нашего подъезда, то он приводил нищих к нам на квартиру и здесь выдавал деньги. Потом эти посетители начинали приходить сами и, узнав имя мужа благодаря прибитой к двери дощечке, стали спрашивать Федора Михайловича. Выходила, конечно, я; они рассказывали мне про свои бедствия, и я выдавала им копеек тридцать-сорок. Хоть мы и не особо богатые люди, но такую помощь всегда оказать можем.

– Вот кто-нибудь из этих просителей у вас и украл, – сказал чиновник.

– Не думаю. Позвольте заступиться за моих бедняков, – говорила я, – хоть они очень надоедливы и отнимают много времени, но не верится, чтобы они были воры: слишком у них несчастный и обиженный вид.

– А вот мы посмотрим, – сказал чиновник. – Иванов, принеси-ка альбом.

Помощник принес толстый альбом и положил его передо мною на стол.

– Не угодно ли просмотреть, – предложил он, – может быть, найдется знакомое вам лицо.

Я с любопытством принялась пересматривать и на третьей же странице заметила хорошо известную мне физиономию.

– Господи! – воскликнула я. – Этого человека я хорошо знаю. Он часто у нас бывал. И этот тоже бывал, и этот тоже, – повторяла я, по мере того как перевертывала страницы альбома. И под каждой фотографиею моего «знакомого» стояла подпись: «Вор по передним», а под одною – тоже очень хорошо мне известною, стояло: «Взломщик, схваченный с огнестрельным оружием».

Я была поражена чрезвычайно: люди, которые у нас бывали часто, с которыми я обычно разговаривала одна, оказывались ворами, даже убийцами, которые могли не только ограбить, но и убить меня или Федора Михайловича, и наша семья могла подвергнуться страшной опасности. Холод ужаса проходил по спине: мне представилась ужасная мысль: ведь эти люди будут продолжать к нам приходить, и мы ничем не гарантированы от смертельной опасности в будущем. Даже если теперь будем отказывать им в помощи, то тем, пожалуй, ожесточим их и навлечем на себя эту опасность.

Несколько минут я сидела в самом подавленном состоянии.

– Как жаль, – сказала я, – что мой муж не видит портретов этих знакомых и ему, и мне лиц; он, пожалуй, не поверит, что они воры.

– А вот не угодно ли выбрать портреты знакомых лиц, у нас имеются дуплеты. Они пригодятся вам и вот для чего: если кто-нибудь из них заявится к вам, то скажите, что вы побывали в сыскном отделении и вам дали их портреты; поверьте, они друг другу передадут, и вы на целый год будете избавлены от их посещений.

Редко я так радовалась чьему-нибудь подарку, как подарку этой замечательной коллекции, и теперь у меня сохраняющейся. Любезный чиновник, прощаясь, обещал прислать ко мне одного опытного агента, который очень возможно, что и найдет украденную у меня вещь, особенно благодаря тому, что теперь известно, в какой именно порочной среде надо искать вора.

Федор Михайлович не менее меня был поражен, видя портреты с такими характерными надписями. Некоторые лица он отлично признал, так как часто встречал их во время своей вечерней прогулки у ворот больницы принца Ольденбургского, где они выпрашивали у прохожих деньги на похороны будто бы умерших в детской больнице своих племянников или детей. И к Федору Михайловичу они часто с этими просьбами обращались, и он, хоть и знал, что они выпрашивают под вымышленным предлогом, тем не менее никогда не отказывал им в помощи.

Подаренная коллекция портретов мне действительно пригодилась. Должна заметить, что в течение первого месяца после кражи никто нас не беспокоил просьбами о помощи. Затем появился один из самых назойливых попрошаев, которому за два года его посещений я своими мелкими выдачами помогла похоронить не только больную матушку, но и несколько тетушек. Он пришел опять с просьбой помочь ему купить лекарство какой-то больной тетушке. Я для своей охраны вызвала из кухни Лукерью (девушку большого роста) и спросила у нее тридцать копеек, которые она и положила на стол; затем строго обратилась к «вору по передним»:

– Слушайте, возьмите эти тридцать копеек и не приходите ко мне больше, прошу вас. У меня недавно украли салоп: по этому поводу я побывала в сыскном, мне подарили там портреты «воров по передним» и сказали, чтоб я представляла в полицию всех, кто будет приходить ко мне за милостыней. И ваш портрет почему-то там очутился. Хотите посмотреть?