Рэнди Тараборрелли - Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» [litres]

– Он был отважным человеком, – рассказывал Фрэнк во время выступления в Йельской школе права в 1986 году. – Ему платили за сопровождение грузовиков со спиртным. Работа не для слабаков – каждый такой грузовик норовили перехватить конкуренты. Мне тогда было года три, от силы четыре, но я хорошо помню, как однажды ночью в нашей квартире раздались странные звуки, стоны и крики. Наверное, отец сплоховал, вот и получил ранение в голову. Ему, что называется, раскроили череп, он всю кухню кровищей залил. Мама закатила истерику, после которой отец вышел из бутлегерского бизнеса. Вскоре они с мамой и открыли салун.

Как владелица бара, Долли свела знакомство с целым рядом «уважаемых людей», в частности, с сицилийцем Уокси Гордоном – крупной фигурой в криминальном мире, обитавшей по соседству.

– У них [четы Синатра] имелась необходимая поддержка, благодаря которой существовал их бар, – вспоминал один из друзей семьи. – Сами подумайте, что значит владеть баром во времена «сухого закона». Не стоит обманывать себя – без влиятельных знакомых в соответствующих кругах такое заведение не продержалось бы. А Долли – та за словом в карман не лезла. Неустрашимая была женщина!

Долли сама работала барменшей, и действительно, остроумия и сарказма ей было не занимать. В то же время к ней шли за советом. И за помощью в поисках работы – имея связи, она могла в этом посодействовать.

Долли знала в Хобокене буквально каждую собаку и охотно бралась за трудоустройство знакомых. Предприимчивая, амбициозная, державшая нос по ветру, Долли уже через несколько лет стала членом Демократического комитета. Благодаря своей общительности и уверенности она добилась соответствующей репутации в Хобокене. Например, к ней обращались политики из числа ирландских иммигрантов, если им нужны были голоса обитателей Маленькой Италии на выборах. Долли организовала не менее шестисот голосований в своем районе – немногие могли похвастаться такой степенью влияния. Словом, власть у Долли была – и она ею активно пользовалась.

Она неплохо владела английским языком, а также несколькими диалектами итальянского. В те времена и в той обстановке это было редкостью. Однако ладить с Долли удавалось не всем. Она грешила предвзятостью суждений и свысока смотрела на представителей «низших классов». Если уж вобьет себе что-то в голову – попробуй переубеди! Как-то Долли надумала баллотироваться на пост мэра Хобокена. Марти восстал против этой затеи. Он был уверен, что высокий пост окончательно испортит характер жены, а с такой властью ей просто не справиться. В итоге Долли так и не выдвинула свою кандидатуру.

Читатель видит: в Хобокене для слабаков места не было, а все иммигрантки из Италии сталкивались с практически одинаковыми вызовами. Лишь сильная и волевая женщина, наделенная здравым рассудком, предприимчивостью и воображением, могла в полной мере ассимилироваться в этой среде. Создания деликатные, осторожные, хрупкие оставались в Италии, где вели жизнь спокойную, расписанную по часам от рождения до смерти. Сильные, амбициозные женщины вроде Розы Гаравенте, матери Долли, и самой Долли жаждали большего. И чувствовали, что заслуживают большего. Неудивительно, что в их орбиты попадали такие же сильные и амбициозные мужчины.

– Никогда ни от одной женщины я не слышала столь грязных ругательств, как от Долли Синатры, – вспоминает Дорис Коррадо, библиотекарь из Хобокена. – Однажды мы веселились на вечеринке, а за окном шел дождь. И вдруг Долли врывается и кричит: «Господи Иисусе, Пресвятая Дева! Что за дерьмовая погода! Будто мерин с неба сс. т, так его и так!» Долли всегда то медоточивое что-нибудь поет, а в следующую минуту возьмет да и выдаст «твою мать» или «такой-разэтакий».

Американки итальянского происхождения действительно могли со стороны показаться очень грубыми. Достаточно было послушать, как они загоняли своих «ублюдков», «спиногрызов» и «неслухов» на кухню, чтобы накормить их домашними маникотти или мясными тефтельками, покуда не простыл соус (который Долли неизменно называла подливой). Но следует понимать: именно так эти женщины проявляли себя, именно так – по-другому они не умели – выражали любовь к близким. Так – идя напролом, ошибаясь, падая и поднимаясь вновь, порой богохульствуя и отчаянно любя свою семью, – они жили. Долли Синатра не имела времени на телячьи нежности – у нее хватало других занятий. Ее обожали друзья и родные, она обожала их – и этого было ей достаточно. Во всех аспектах она была выдающейся женщиной, и ее влияние на сына трудно переоценить. Конечно, Долли подавляла каждого, кто попадал в ее окружение; однако то же самое можно сказать о взрослом Фрэнке. А Фрэнку-малолетнему ничего не оставалось, кроме как подчиняться своей авторитарной мамочке. Таков был удел всех детей из итальянской диаспоры Хобокена.

Долли почти всецело посвящала себя разнообразной деятельности, не связанной непосредственно с семьей, поэтому Фрэнк с шести и до двенадцати лет находился на попечении бабушки, Розы Гаравенте, и тетушек. Он говаривал, что много времени проводил с «одной чудесной еврейской старушкой». Теперь известно имя этой старушки – миссис Голден. Ее Фрэнк регулярно навещал до самой смерти, до начала пятидесятых годов.

Родственник Фрэнка, Джон Трейди, вспоминает:

– Долли с Марти почти не занимались сыном. Наверное, Фрэнк чувствовал себя «задвинутым». Он был предоставлен сам себе. Уроки не учил, что хотел, то и делал. Школу игнорировал. Он целый год на занятия не ходил, а родители об этом и не догадывались.

Но есть и другие свидетельства. Фрэнка описывают как робкого, ранимого мальчика. Говорят, в детстве он очень походил характером на своего отца. Тот же Джон Трейди сообщает:

– Фрэнк был чувствителен и застенчив. Как и Марти. В жизни не видел таких тихонь.

А подруга детства Синатры, Элен Фьоре Монтефорте, так описывает юного Фрэнка:

– Он всегда безупречно одевался, растрепой не ходил. Носил фетровую шляпу. Этакий шкет, а уже в шляпе. Даже летом.

Задумчивый и ранимый, Фрэнк часто становился объектом насмешек.

– Что такое предвзятость, мне отлично известно, – говорил он. – Мое детство прошло среди хулиганов. Но всякий, кто обзывал меня грязным итальяшкой, немедленно получал в лоб.

Фрэнка дразнили не только по причине происхождения. Насмехались также и над его внешним видом. Ему прицепили кличку «Меченый» – из-за шрамов, оставленных щипцами неловкого акушера. Случалось Фрэнку и быть битым. Рядом с другими хобокенскими мальчишками он выглядел белой вороной уже в 1928 году, когда пошел в школу «Дэвид Э. Ру Джуниор Хай». Долли усугубляла ситуацию, наряжая сына в костюмчики а-ля маленький лорд Фаунтлерой, пошитые ее матерью. У Фрэнка было столько одежды, в частности штанишек, что его прозвали «Ряженый О’Брайан».