Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Достаточно вспомнить февраль 1799 года.

По сигналу с флагманского корабля эскадры объединенный русско-турецкий флот выдвинулся к Видо и после артиллерийского обстрела «истребил и обратил в прах французские батареи». «Святой Павел» стрелял по самой крупнокалиберной батарее противника и в короткий срок подавил ее. На мачте взвился сигнал «Начать высадку десанта». Видо был взят, взяты штурмом были внешние форты, и тогда судьба Корфу была решена. Генерал Шабо 20 февраля 1799 года на борту «Святого Павла» подписал условия капитуляции. Командование осажденных прибыло на корабль к Ушакову.

Капитан-лейтенант Е. Метакса свидетельствует:

«Французские генералы, выхваляя благоразумные распоряжения адмирала и храбрость русских войск, признавались, что никогда не воображали себе, чтобы мы с одними кораблями могли приступить к страшным батареям Корфы и Видо, что таковая смелость едва ли была когда-нибудь видана… Они были еще более поражены великодушием и человеколюбием русских воинов, что им одним обязаны сотни французов сохранением своей жизни, исторгнутой силою от рук мусульман».

Можно привести и отзывы самих французских пленников, их впечатления от встреч с Ушаковым и кораблем «Святой Павел».

«Русский адмирал принял нас в кают-компании (на корабле «Святой Павел»)… Он оказал очень ласковый прием всем нашим начальникам. После обычных приветствий вице-адмирал Ушаков велел подать нам кофе. Ушакову около пятидесяти лет. Он кажется суровым и сдержанным. Он говорит только по-русски… Московский флаг на корабле начальника напомнил о враге, которого должно опасаться, но который знает законы войны, не то было с флагом оттоманским… Адмиральский корабль «Святой Павел» хорошо построен и вооружен бронзовыми пушками, так же как и прочие суда. Это судно содержится очень чисто и в хорошем порядке».

Ушаков возвратился из Средиземноморской экспедиции в Россию на «Святом Павле» 26 октября 1800 года. Через несколько дней он донес главному командиру Черноморского флота В. П. фон Дезину, что «Святой Павел» вместе с другими кораблями «подлежит большому исправлению». Все они «введены в гавань, поставлены на месте и разоружены», «и из них к исправлению килеванием и за червоядием к перемене верхней обшивки наипервее приуготовляться» (31 декабря 1800 года). Это была его последняя встреча со «Святым Павлом», в будущем году Ушакова перевели в Санкт-Петербург. И там он ходил несколько раз в море, взыскивал за порядок. Но душа его уже никогда так не радовалась и не возвышалась, как в дальних походах на своих лучших кораблях.

Морской служитель, моряк, мореплаватель, мореход, матрос, чин нижнего звания — сколько названий имел тот, на чьих мускулах, усилиях, ловкости, храбрости и умении держался парусный флот. А жизнь его была лишена какой-либо романтики и прочности. Зыбким было море, зыбкой была жизнь. Сухари в походе превращались в пыль, порошок, в котором копошились черви, вода тухла, солонина гнила. Цинга, шатающиеся зубы, распухшие десны, вонь сопровождали моряка на его корабле.

В западных флотах моряками на корабле часто были обыкновенные арестанты, каторжане, авантюристы, случайные люди. Их захватывали всеми правдами и неправдами в приморских кабаках, на городских окраинах, на пыльных дорогах и в грязных трущобах. Сборище последних бродяг и пожизненных профессионалов, боязливых сельских парней и авантюристов, убегающих с берега от наказания.

Русский флот был иным. Моряки в него набирались в основном из рекрутского набора и из солдат, а также из небольшой части вольных людей, однодворцев, мелких торговцев, бывших иностранных подданных. Рекрут воспринимал свою тяжкую повинность как исполнение желаний общины, всего сельского схода, и поскольку общинные настроения были сильны среди русских крестьян, рекруты в основном не считали возможным протестовать против жестких порядков, а свой долг видели в добросовестном исполнении общинной обязанности. В этом было преимущество русского моряка, которым командовал Ушаков. Рекруты приходили в неведомое для них дело и с крестьянской основательностью овладевали им. А освоить его было нелегко, неимоверно тяжко для того времени. Как разобраться во всем сложном корабельном устройстве? Для них это был целый мир, который постепенно усилиями таких капитанов, как Ушаков, становился понятным и близким. Но не сразу…

В книге известного немецкого мариниста Хельмута Ханке «Люди, корабли, океаны» пишется о кораблях того времени: «Для обслуживания парусов на фрегате имелось около 140 различных тросов. Среди них были фалы для подъема реев, бегущие кверху по эзельгофтам или блокам; ракстали для поднимания или опускания раксов, брассы для поворота парусов на ветер; шкоты для притягивания нижних узлов паруса к борту, палубе или ноку нижележащего рея; гитовы для подтягивания кверху нижних углов паруса во время взятия рифов или при уборке; гордени для подтягивания паруса к рее и многие другие снасти. Эти тросовые джунгли были еще гуще, так как, исключая фалы и ракстали, у каждой из снастей был свой двойник для противоположного борта. Попробуй разберись во всем этом хозяйстве! Да еще такие трудные, зачастую иноязычные, «птичьи» названия… Но куда сложнее, чем овладеть подобной тарабарщиной, было научиться «играть на этой канатной арфе». Чего, например, стоят такие команды, как: «Брамсели и бом-брамсели на гитовы! Кливер и бом-кливер долой! Фок и грот на гитовы! На грот-брассы!»

В хорошую погоду еще сносно. Когда же налетал шторм и рангоут начинал скрипеть и охать, когда верхушки мачт кружились, а палуба, окатываемая забортной водичкой, становилась скользкой, будто смазанная мылом, когда промерзшие канаты деревенели, а судно после нескольких прыжков в этой дьявольской чехарде вдруг давало резкий крен — тогда начиналась битва с морем не на жизнь, а на смерть! Для того чтобы суметь в неистовстве урагана взять рифы на гроте, нужны были нечеловеческие силы. И барахтались люди в хлещущей их, словно плетьми, путанице такелажа, как мухи в паутине… и раскачивались между небом и землей на этих сатанинских качелях отчаянные ползуны по вантам, цепенея от ужаса и выкрикивая прямо в тучи богохульные проклятья… Но никто не покидал своих постов, если только ураган не распоряжался по-иному. За трусость полагалась смерть. Таков был суровый закон палубы».

На русском флоте порядки были в целом почти такие же. Ибо ничто не могло изменить характер моря, урагана и корабля. Ибо не придуманы были тогда еще двигатели, заменявшие паруса, и автоматы, исполняющие команды.

Наказание на флоте было жестоким — цепи, кошки, линьки (короткие пеньковые тросы с узлом на конце, которыми избивали провинившегося), порка на палубе в присутствии команды, шпицрутены. Жестоко по нынешним меркам. Ушаков был строг к прегрешениям на службе, отклонений от требований не терпел. Наказания за прегрешения были уставные, и, возможно, мы в наши дни ужаснемся некоторым из них. Но таково было время, да и нынешние наказания, может быть, для потомков тоже будут выглядеть ужасными. Главное, о чем говорили сослуживцы Ушакова, наказания за проступки и преступления были справедливы и неотвратимы. Адмирал не упускал нарушений без наказания. Вот, например, один из его суровых приказов от 4 октября 1782 года: