Владимир Антонов - Эйтингтон

После моего возвращения, когда я докладывал Берии о выполнении задания, он мне сказал, что проделанной мною работой довольны. <���…> Тут же Берия снова подтвердил данное мне в 1939 году от имени ЦК обещание в отношении меня лично и моих родных и близких. <���…>

Тяжелое положение, в котором я нахожусь в настоящее время, полуторагодичное пребывание в тюрьме, серьезная болезнь (у меня язва желудка, которая в последнее время очень часто обостряется), а также материальные затруднения, которые испытывают двое маленьких моих детей, вынуждают меня напомнить вам о данном мне в свое время обещании и попросить о его реализации. Обращаюсь к вам с просьбой:

Дать указание быстрее разобраться с моим делом и дать мне возможность жить, работать на пользу Родины и воспитать малолетних моих детей. Если же почему-либо мне не верят, я прошу не подвергать меня лишним мучениям, не заставлять меня тянуть свою старость (мне уже скоро 56 лет) по тюрьмам и тюремным больницам, а дать возможность умереть по-солдатски, так, как я и прожил свою жизнь. <���…>

За то, что вас побеспокоил, — простите.

Прощайте.

Эйтингон.

25 февраля 1955 года.

Москва, Бутырская тюрьма, камера 195».

Обращаем внимание читателя, что в своем письме Эйтингон не просит выпустить его на свободу. Он просит лишь разобраться в его деле. Он хочет, чтобы по его вопросу было принято хоть какое-то решение.

Однако ответа на свое письмо Эйтингон так и не дождался.

Только в марте 1957 года состоялся суд. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила генерала Эйтингона — арестованного в 1951 году и «ошибочно и преступно» выпущенного на свободу Берией в 1953 году — к 12 годам лишения свободы «за измену Родине». Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.

В своем последнем слове генерал был резок и краток:

«Вы судите меня как человека Берии. Но я — не его человек. Если я чей-то, то считайте меня человеком Дзержинского. Но если быть более точным, то я — человек партии. Я выполнял ее задания. И государственные. И с вами о них я говорить не буду. Я считаю, что моя жизнь не дороже государственных тайн, которыми я обладаю. А по вашим лицам я вижу, что вы уже все решили. Поэтому — молчу…»

Из воспоминаний дочери Эйтингона Музы Малиновской:

«До самого последнего дня отец считал себя невиновным, а обвинения, выдвинутые в его адрес, — надуманными. Когда в 1964 году после его выхода из Владимирской тюрьмы я спросила его прямо: «Скажи, ты был в чем-то виноват?» — он ответил: «Мало того, что я не виноват, даже те, кто меня судил, знали это. Потому что в последнем слове я сказал: если считаете меня виновным, расстреляйте! Они не проронили ни слова, но и не расстреляли».

Свой срок Наум Эйтингон отбывал во Владимирской тюрьме, как говорится, «от звонка до звонка». Там же находился его начальник и товарищ генерал Судоплатов, получивший 15 лет тюрьмы. Одно время они даже были сокамерниками.

Интересные факты о пребывании Эйтингона и Судоплатова во Владимирской тюрьме приводят дети Эйтингона в своей книге «На предельной высоте»:

«Находясь во Владимирском централе, Эйтингон и Судоплатов все же старались не терять времени даром. Они не только много читали, но и занимались иностранными языками, переводили книги по истории, словом, готовились к жизни на свободе. При этом они оставались профессионалами, знатоками своего дела. Узнав о том, что в США идет формирование войск специального назначения «Зеленые береты», они написали письмо Хрущеву, в котором содержались их предложения относительно возможных способов противодействия спецвойскам США в случае вооруженного конфликта. Их письмо получило одобрение Шелепина, к этому времени ставшего секретарем ЦК и курировавшего вопросы безопасности и деятельность разведки. С письмом ознакомился и генерал-лейтенант Фадейкин, являвшийся в то время начальником 3-го управления (военной контрразведки) КГБ при СМ СССР. Он прислал во Владимир своего подчиненного, который обсудил с заключенными детали их предложения. Так в результате беседы двух арестантов на тюремных нарах в КГБ родился спецназ. Вскоре был создан Учебный центр, подчиненный Первому главному управлению.

Другим предложением, пришедшим из Владимирской тюрьмы, было предложение Эйтингона и Судоплатова возобновить переговоры с лидером курдского повстанческого движения Мустафой Барзани, чтобы использовать его против иракского диктатора генерала Керима Касема, с которым СССР стало все труднее о чем-либо договариваться. После их письма Судоплатова и Эйтингона в тюрьме посетил полковник Шевченко, начальник Владимирского областного управления КГБ. Он сообщил, что руководство КГБ использует их предложения. На этот раз их ждала награда: им выдали 2 килограмма сахара.

Было ли это важно? Скорее всего, да; ведь тюрьма всегда тюрьма, если даже заключенный — генерал».

Удивительное дело! Видимо, представители первого поколения советских чекистов были действительно особенными людьми. Так, уже упоминавшийся замечательный разведчик Яков Серебрянский, который возглавлял во второй половине 1930-х годов в Париже специальную нелегальную группу, работавшую над реализацией операции «Сынок», после бегства Александра Орлова был отозван в Москву и 10 ноября 1938 года арестован. До 13 февраля 1939 года он содержался под стражей во внутренней тюрьме на Лубянке без санкции прокурора. 7 июля 1941 года Серебрянский был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания, в августе того же года амнистирован, восстановлен во всех правах и всю войну успешно проработал в 4-м управлении НКВД. А весь период следствия в 1939 году, находясь в жутких условиях, Серебрянский активно трудился над учебным пособием — «Наставление для резидента по диверсии».

В этом «наставлении» Серебрянский рассматривал нелегальную работу как важную составляющую обороны страны за счет уничтожения главных военных объектов противника в случае его нападения на Советский Союз. Считая эту работу очень ответственной, он указывал: «Только тот имеет право посылать товарищей на опасную для их жизни работу, кто сам готов подвергнуть себя этой опасности. Ты должен быть счастлив, что партия тебе доверяет такой ответственный участок работы».

Боевые друзья и коллеги Эйтингона и Судоплатова не бросили осужденных генералов в беде. Герои Советского Союза Евгений Мирковский, Станислав Ваупшасов, Кирилл Орловский, приехавший в Москву после двадцатилетнего пребывания в мексиканской тюрьме Рамон Меркадер, ставший в 1960 году Героем Советского Союза, его мать Каридад, отмеченная высшей наградой нашей страны — орденом Ленина, лидер испанских коммунистов Долорес Ибаррури, руководители французской и австрийской компартий, генерал-лейтенант Болгарской народной армии, Герой Социалистического Труда НРБ Иван Винаров, работавший под началом Эйтингона еще в Китае в 1920-е годы, видные советские разведчики Вильям Фишер (Рудольф Иванович Абель), Лев Василевский, Георгий Мордвинов, Зоя Воскресенская-Рыбкина и многие другие писали письма в ЦК, обращались в другие инстанции с просьбами о пересмотре дел Судоплатова и Эйтингона. Но письма оставались без ответа. А на письмо в ЦК КПСС министра обороны Болгарии генерала Винарова последовал настолько резкий ответ, что болгарский министр довольно долго «приходил в себя»…