Сергей Мамонтов - Походы и кони

– Знаешь что, красные вскоре придут сюда, останься в этой хате и дождись их.

– Нет, я боюсь остаться. Случайно один из ваших заглянет сюда и меня расстреляет… Затем мне вовсе неохота возвращаться к красным, для которых я стал подозрительным. Кто их знает, как они меня встретят?

В этом он был прав. Но верность моего пленника меня очень стесняла. Как от него избавиться?

– Тогда спрячься в саду, и ты скажешь, что сидел там во все время нашего здесь пребывания.

– Нет, нет. Мне повезло, что я попал к вам, и я не хочу с вами расставаться. Другой бы меня просто пристрелил.

– Пожалуй, ты прав, но пойми, что мне некогда с тобой цацкаться. Будут бои. А мои солдаты не захотят тебя принять, потому что ты буденновский кавалерист. Оставайся, это самое простое, что ты можешь сделать.

Наконец, обманом, я удрал от своего пленного, оставив его на произвол судьбы. Но раньше этого я снял с него его шпоры. При случае я говорил, как бы нехотя:

– Шпоры эти я снял с буденновского кавалериста… Это было под Рождественкой, были жестокие бои…

В общем, я не врал, но это произошло совсем иначе, чем можно было подумать. А вот коня его я проворонил и седло тоже.

Дорога в Крым была как будто свободна после боев у Рождественки, но нужно было поспешать, потому что красные, конечно, приложат все усилия, чтобы преградить нам путь. Поэтому мы шли опять день и ночь, нигде не останавливаясь на ночлег. Было холодно, снегу не было. Иногда днем значительно теплело, но ночью был жуткий холод.

Кроме орудия, меня назначили следить за обозом. Я часто останавливался и пропускал обоз мимо себя. Считал повозки, следил за тем, чтобы грузы были равномерно распределены и чтобы солдаты не спали на повозках. Это утяжеляет повозки, и солдат может легко замерзнуть. Как-то ночью проверил повозки. Все было в порядке. Тогда мне пришла мысль сделать самому то, что я запрещал другим. Я решил поспать на повозке. Выбрал наименее нагруженную, прицепил Андромаху и завалился на повозку. Но раньше, чем заснуть, удивился, что повозка идет пустая. Стал шарить рукой, чтобы узнать, что на ней находится. Моя рука встретила ледяную руку. Это был труп Чудука, про которого я забыл. Я соскочил с повозки, спать расхотелось. Я сел на Андромаху и догнал орудие. Возчик рассказал солдатам. На следующий день я услышал шепот между моих солдат:

– Поручик Мамонтов по ошибке лег рядом с Чудуком.

– Плохой признак… Мертвый его позвал.

– Вот увидите, в одном из следующих боев…

Я старался себя убедить, что это глупости, а все же было неприятно.

Из-за холода походы казались бесконечными. Мы все шли, Крым как будто уходил от нас. Мы шли не на самый Чонгар, а на оконечность северного лимана Сиваша. На деревню Ново-Троицкую. Чтобы перехватить путь у идущих нас отрезать красных.

В течение дня сильно потеплело, то есть не было так холодно. Отдельные наши части из Таврии сходились вместе. Образовалась очень внушительная колонна. Тут были кавалерия, пехота и артиллерия. С такими силами мы, конечно, пройдем в Крым, даже если красные дойдут раньше нас к Сивашу.

Подошли и красные. Но пока что это были разъезды, хоть и с пулеметами. Они не решались нападать на нашу громадную колонну, но забегали вперед и вбок и строчили из пулеметов. Помню один случай. Красный разъезд затаился на хуторе, шагах в четырехстах от нашей колонны, и, не смолкая, строчил из пулемета. Но наводчик волновался, и был малый недолет. Наша батарея шла как раз мимо. Пыль от цепочки пуль была ясно видна шагах в тридцати от нас. Мы почему-то не реагировали и шли. Стоило ему поднять прицел на одно деление, и пули были бы на батарее. Наконец все же какая-то батарея решилась, снялась с передков и послала в хутор несколько низких шрапнелей. Стрельба тотчас же смолкла. Давно бы так.

Наконец мы дошли до деревни Ново-Троицкой и увидели Сиваш. В это же самое время подошли и красные, которые должны были нас отрезать от Сиваша. Слишком поздно. Произошел короткий бой, в котором мы участия не принимали. Красных отбросили, и все успокоились.

Наша батарея встала на юго-восток от деревни, возле дороги. Колонна остановилась.

Офицеры нашей батареи и многие солдаты ушли в деревню, шагах в трехстах, искать съестного. Я же почему-то остался на батарее. Вдруг я услышал частую и близкую стрельбу. Судя по звуку, стреляли в нашу сторону, то есть красные. Но видеть я ничего не мог – высокая сухая трава загораживала от меня то, что там происходило. А происходило скверное. Я оглянулся и увидел, что я единственный офицер на батарее. Проскакал всадник и крикнул мне: «Красные!». Тогда я решился. – Батарея к бою! Направо марш. Стой. С передков. Солдат на батарее было мало. Потому я собрал их всех к трем орудиям, прибавив к ним ездовых. Не загорелась бы сухая трава от выстрелов…

– Прямо на стрельбу. Прицел 20, трубка 20. Первое, второе, третье. Первое, второе, третье!

Трава, к счастью, не загорелась. Стрельба в нашу сторону смолкла, как по волшебству, и даже раздались отдельные ружейные выстрелы от нас к ним. Мы все привыкли по слуху определять, куда и кто стреляет.

Появился запыхавшийся от бега Шапиловский. Я думал, что он меня разнесет за стрельбу вслепую и без его приказания. Но он кивнул мне головой и крикнул:

– Продолжайте, так хорошо.

Я прибавил слегка прицел – ведь красные бегут – и выпустил еще три очереди. Стрельба наших усилилась, заработал наш пулемет, и все снова смолкло.

– Отбой.

Появился начальник штаба нашей дивизии, верхом.

– Вы очень вовремя открыли огонь, – сказал он Шапиловскому. – Благодаря вам их внезапная атака не удалась. Поздравляю вас с точной пристрелкой.

– Хм… – ответил Шапиловский и скосил глаза в мою сторону.

Наши офицеры прибежали один за другим и рассказали, что произошло. Успокоенные тем, что в предыдущем бою красных, видимо, отбросили, наши расположились бивуаком и стали закусывать. Охранения, конечно, не поставили. Этим воспользовался красный батальон и, прикрываясь несжатой полосой кукурузы, подошел вплотную к нашим и внезапно атаковал их. Поднялась паника, и наши побежали. Но в это самое время прилетели мои шрапнели и по чистой случайности поразили красных, а не наших. Две низкие шрапнели разорвались очень хорошо и на глазах у всех свалили нескольких красных пехотинцев. Красные замялись, наши приободрились, и красные побежали в ту же кукурузу, откуда пришли. А наши стали их преследовать. Вот и все.

Обозненко не хотел верить, что я ничего не видел и стрелял на слух.

Человек восемь наших офицеров собрались группой, открыли консервы «корнед-биф», как вдруг над нами разорвалась на этот раз красная низкая шрапнель, самая смертоносная, и окатила нас всех конусом пуль. По дикому счастью, никто не получил царапины, а теоретически мы все должны были быть убиты. Красные тоже стреляли на слух, не видя батареи, но по слуху подозревая ее позицию. Они не видали блестящего результата своей стрельбы и огня не повторили. Мы все же быстренько разошлись, Мы пошли вдоль Сиваша на Чонгарский мост. Одна красная батарея стреляла прекрасно. Она до самой темноты преследовала нашу колонну, оставаясь сама невидимой. Только сумерки заставили ее замолчать. Стрелял, конечно, офицер, он хорошо применял гранаты с замедлителем, чего солдат бы не сумел.