Сергей Мамонтов - Походы и кони

К стыду своему, сознаюсь, я дал себя убаюкать приятной жизнью в Сумах. Иногда Шапиловский приглашал нас, молодых офицеров, в хороший ресторан и угощал неподражаемым молочным поросенком с хреном и, конечно, с запотелой от холода водкой. До сих пор слюнки текут.

Но меня мучила совесть. Они там в такой холод без теплой одежды меня ждут, а я тут блаженствую!

Я шел к полковнику Лебедеву, заведующему хозяйством двух батарей. Он равнодушно меня выслушивал и зевал.

– Мы еще не получили английского обмундирования (он был во всем английском). Как только оно прибудет, я вас извещу… Для вас лично я могу дать хорошую кожаную куртку. У меня еще есть одна.

– Нет, спасибо. Я хочу обмундирование на всю батарею. Я возьму то, что мне полагается, но там, а не здесь. Лебедев усмехался.

– Как знаете.

Взволнованный, я шел к полковнику Шапиловскому. Он тоже улыбался и зевал.

– Подождите немного, обмундирование в конце концов прибудет… И приходите вечером ужинать, будут дамы.

Конечно, я шел на ужин. Но я еще был застенчив и краснел, что очень забавляло женщин.

Обоз обеих батарей устроил даже бал в хорошем зале и с собственным оркестром. Полковник Лукьянов, мой сожитель в Сумах, представил меня прелестной барышне, царице бала.

На следующий день на улице, в новой шинели, я встретил ее и с трепетом сердечным встал перед ней во фронт. Но красавица подняла брови и смерила меня удивленным взглядом (искренним? притворным?) и гордо проследовала. Я же, покраснев, скрылся.

Как-то после ужина с водкой я спал непробудно. Но меня растолкали. Был назначен смотр в Сумах. Цель его была показать тайно сочувствующим красным, что войска есть и будет оказано сопротивление в случае чего. Обоз каждой части выставлял для этой цели взвод солдат и офицера.

Из-за моей шинели командовать взводом артиллеристов нашего дивизиона назначили меня. На нас напялили каски, взятые в Ромнах, и тотчас же мои портные и сапожники превратились в Ахиллов, а я сам чувствовал себя, не меньше Гектора. Каска чудная вещь, она мгновенно меняет человека и превращает его в героя. Публики собралось много, и все смотрели только на наши каски. Мы это сознавали и выпячивали грудь. Я заметил, что ремешок шпоры у меня отстегнулся. Я был так затянут новой шинелью, ремнями и каской, что мне трудно было нагнуться. Я поставил сапог на тумбу… И толпа устремилась ко мне: каждый добивался чести затянуть мне ремешок шпоры. Солидные господа, дамы, мальчишки и даже барышни. Однако всех оттеснил мастеровой, встал на колени и затянул ремешок. Вот какой эффект производит каска! Может быть, что мастеровой нам вовсе не сочувствовал, может даже, был коммунистом, но и он не мог противостоять шарму каски. Думаю, что не зря раньше одевали военных в красивые мундиры и каски. Один парад мог уладить всякие политические разногласия: нельзя было не подпасть под очарование.

Моя красавица была в публике, и на этот раз она соблаговолила меня узнать и мне мило улыбнулась. Все из-за каски…

Мы были очень горды. Но когда мы проходили мимо офицера, принимавшего парад, он нам гаркнул:

– Здорово, пожарные!

Мы ответили плохо и были очень оскорблены. Думаю, что он это сделал нарочно из зависти.

Возвращаясь со смотра в обоз, я заметил вольноопределяющегося, который все на меня заглядывал. Тоже любуется каской, подумал я.

Но он повернулся к солдату и спросил:

– Есть ли у вас поручик Мамонтов?

– Вот он, – ответил тот.

Тогда я внимательно в него вгляделся.

– Леня?! Какими судьбами?

Это был Александров, наш друг из Москвы. Я и не знал, что он в Добровольческой армии. Он служил в 7-й конной батарее. Мы хотели его сейчас же перевести к нам, но это случилось только в Крыму, много поздней.

Обмундирование наконец прибыло. Я тотчас же его погрузил в вагон и с двумя солдатами отправился искать батарею. Генерал Колзаков дал мне письмо к своей матери Волконской в Белгород и поручил мне ее эвакуировать. Но оказалось очень трудно найти все время движущуюся батарею, да еще двигаясь поездом и при отступлении. Никто не знал, где находится дивизия.

– Позавчера дивизия была тут, но снова ушла.

– Куда?

Комендант станции только пожимал плечами.

В городе Льгове я услыхал орудийную стрельбу, быть может, нашей батареи. Но без повозок ничего не мог сделать и решил уходить отсюда, чтобы не попасть в руки к красным. Настоять на том, чтобы прицепили вагон к отходящему поезду, было трудно. Приходилось прибегать к подкупу, а раз к угрозе револьвером. При этом сам убеждался, что действительно прицепили, и ставил одного солдата сторожить, чтобы не отцепили. Я изъездил много дорог, и все впустую. Нужно ехать на подводах, в вагоне ничего не выйдет.

Однажды состав так рванул, что наша печка упала и вагон сразу наполнился дымом. Я испугался, что обмундирование загорится, и хотел уже выкинуть печку наружу. К счастью, солдаты мне этого сделать не дали, поставили печку, собрали рассыпавшиеся угли и подключили печку к трубе. Что бы мы делали без печки? На дворе был мороз.

Наконец я попал в Белгород и пошел разыскивать мать Колзакова. Нашел ее в маленьком уютном домике с мебелью красного дерева, с фарфором в горке и гравюрами на стенах. Я передал письмо Колзакова и предложил свои услуги, чтобы вывезти ее в Сумы к сыну. Но она мне объявила, что решила остаться и никуда не эвакуироваться. Я стал ее уговаривать и предупреждать об опасностях, которым она себя подвергает. Но она осталась тверда и, сознаюсь, мне это импонировало. Осталась ли она жива? Шансов мало, не знаю. Она дала мне письмо к сыну. Я вернулся в свой вагон, и мы поехали обратно в Сумы. Мне было очень стыдно, что я не сумел исполнить задание и найти батарею, но без повозок это было невозможно.

Сумы как раз начали эвакуировать. Обозы уходили на юг. Я отдал письмо Колзакову и сказал ему, что мать его отказалась эвакуироваться. Но еще не поздно, он сможет поехать и ее уговорить.

Несколько офицеров присоединились ко мне, чтобы ехать в батарею. Среди них поручик Мальцев, которого я ценил за его энергию. Он был пехотным офицером, но старше нас и опытней. С ним я был уверен – мы найдем подводы и батарею. К моей большой радости, в мой вагон попросилась моя сумская красавица и ее кузина. Я, конечно, был в восторге, и мы их довезли до Мерефы.

В Мерефе нам удалось достать несколько подвод, частью санных, частью на колесах. Лежал снег. Мы сгрузили на них обмундирование и пошли на север. Шли всю ночь, и под утро услыхали орудийные выстрелы, и пошли на них. И встретили отступающую нашу дивизию. Встреча произошла у Дергачей, там, где мы стояли с Терской дивизией. Брат ехал на Дуре, оба выглядели устало. Но были живы, и это было главное. Я двинулся со своими повозками за батареей. Шли весь день и всю следующую ночь и пришли опять в ту же Мерефу. Харьков отдали без боя. В эту ночь пошел дождь, снег сошел, и дорога обратилась в сплошную грязь. Сани шли по лужам с трудом. Мне пришлось переложить поклажу с саней на колесные повозки. Сам я ехал на последних санях, которые едва тащились по грязи. Вдруг на краю дороги я увидел худого, изможденного, больного офицера-дроздовца.