Елена Горбунова-Посадова - Друг Толстого Мария Александровна Шмидт

Жили все воспитательницы дружно. Начальница их, Головачева, тоже была из Александро-Мариинского училища и была хороший человек.

"Хорошо у нас было, -- рассказывала М. А., -- ни наказаний, ни карцера. О девочках очень заботились, и они нас любили. Влияние на них было хорошее.

"Только жили они взаперти, от жизни были оторваны, и вот главные их интересы были влюбления. Влюблялись в учителей, в повара, в ламповщика, в дворников. Старались мы бороться с этим".

Вот отрывок из воспоминаний о М. А--не того времени одной ее товарки по работе Н. Бурмейстр.

"С 1878 года я провела с М. А--ной 8 лет. Наши комнаты были смежны, и мы виделись с ней ежедневно. В ту пору я помню М. А--ну жизнерадостной, любящей пошутить и посмеяться. В высшей степени добросовестная в отношении своих служебных обязанностей, она, в свободное время, посещала и театры, и концерты, и, случалось, даже оперетку. Часто она с таким комизмом передавала вынесенные впечатления об игре опереточных актеров или же рассказывала уморительные эпизоды из своей жизни, что ее комната оглашалась взрывами неудержимого хохота всех, заходящих к ней перекинуться парой слов в промежутках между занятиями.

"Ее любили положительно все. Я редко встречала в жизни человека, более добродушно относящегося к людям вообще и с большей лаской и нежностью к тем, которых она любила особенно.

10

На летние каникулы она уезжала куда-нибудь в деревню, где тотчас же знакомилась с крестьянами, входила в их нужды, помогала чем могла, ухаживала за больными, не гнушаясь ни грязью, ни заразой, ни гнойными ранами.

"М. А. не отличалась крепким здоровьем: она страдала застарелым бронхитом, и, при малейшей простуде, приступы кашля были так ужасны, что трудно было допустить, чтобы она могла прожить долго, да и сама она не заблуждалась насчет состояния своего здоровья".

В это время (в 1884, 1885 гг.), после душевного переворота Л. Н--ча Толстого, только что начали появляться его религиозные сочинения. Они не могли быть напечатаны по цензурным условиям, но ходили по рукам в рукописных списках и возбуждали огромный интерес, горячие обсуждения и жаркие споры.

Списков нецензурных сочинений Л. Н--ча, конечно, было мало, достать их было нелегко, и большинство судило о его духовном перевороте и о его новых взглядах только по слухам, со слов слышавших и прибавлявших к слышанному свои мнения о том, что думает и чему учит Толстой.

Дальше опять пишу со слов М. А--ны.

"Мы обе с Ольгой Алексеевной 1) были воспитательницами в Николаевском сиротском институте. Расфранченные. Я была православная, очень православная. Были у нас тогда знакомые Малинины (вот что арифметика -- Малинин и Буренин). Он был директором учительского института. Пришла я раз к ним, а его жена читает.

-- Что такое? -- спрашиваю.

-- Евангелие, -- говорит, -- Толстого 2).

-- Какое евангелие Толстого?

-- Да Толстой написал.

-- Этот самый Толстой, романист?

-- Да.

Мне показалось это кощунством.

-- Прочтите, -- говорит, -- не ужасайтесь, не читая.

"Сначала никак читать не хотела: с какой это стати читать мне какого-то богоотступника! А потом все же взяла и начала читать. Как после уроков села, так и не встала, пока не кончила.

"Как прочла про зачатие, про беременность Марии, про рождение Христа, меня так поразило, так возмутило. -- Такое кощунство! Перестану, думаю, читать, брошу. А дальше нравственные об'яснения. Не могу оторваться. Нет, я должна читать. Я нравственными вопросами интересуюсь. Я девушек воспитываю. Должна я все прочесть, должна я тех выслушать, кто иначе думает.

----------------

1) О. А. Баршева -- подруга М. А--ны и товарка по работе в институте

2) Это было "Краткое изложение Евангелия".

11

"Кончила читать и не утерпела, разбудила Ольгу Алексеевну стала ей рассказывать.

"Три недели я страдала невыразимо. Не думать не могу, а думать -- мука. Работа внутренняя идет, а я мучаюсь. Крепко верила я в православие. Трудно было от него отрешиться. Чувствую, что не могу теперь уже жить так, как жила, делать то, что делала, молиться так, как молилась, пока не выясню для себя, где истина.

"Решили мы с Ольгой Алексеевной достать себе это евангелие Толстого и вместе перечитать еще раз. А где достать? Везде спрашивали. Во французском магазине посоветовали спросить в университетской книжной лавке. Там раньше нелегальное из-под полы продавалось, а мы, ничего не понимая, при всех спрашиваем.

-- Позвольте евангелие Толстого.

А приказчик будто не понимает:

-- Что, -- говорит, -- вам угодно?

-- Евангелие Толстого.

-- Нет, -- говорит, -- у нас.

"Мы в другую лавку, в третью. Нигде нет. В одной лавке сказали: "Ступайте в университетскую типографию Каткова". Пришли. Все закрыто. Дворник стоит:

-- Чего вам?

-- Купить надо евангелие Толстого.

-- Да я вас метлою! Чего вы тут шляетесь!

"Так и кончились наши поиски. А желание страстное. Как тут быть? Тогда О. А--на говорит:

-- Пойдем к самому, -- наверное, у него есть...

-- Ко Льву Николаевичу?

-- Ну, да.

"А она по ректору университета, своему родственнику, с Толстыми общих знакомых имела.

"Узнали мы через студентов, что жена со Львом Николаевичем не согласна, что надо итти к Толстому пораньше, пока она спит. Он рано встает, а семейные спят долго. Мы и собрались утром рано, часов в восемь. Приходим. Вошли в прихожую. Говорят: "Граф еще не выходил". Вышли на улицу, походили, походили, в 9 опять пришли. Стоим, ждем, оробели.

"Вдруг легкая походка, вышел Лев Николаевич, такой молодцеватый, с проседью, голос звучный.

-- Чем могу служить?

"Мы об'яснили.

-- Кто же вы такие?

"Рассказали все.

-- Но к чему вам такое иметь?

"Я сказала, что мне вверены 25 молодых девушек, -- должна я знать, должна понять, в чем истина. Главное для меня в жизни -- религиозный вопрос.

-- Но у меня только один экземпляр.

-- Дайте, мы перепишем.

"И он дал нам. Принялись мы писать по частям. Так и знакомство началось. Сверяли у него переписанное.

12

В дневнике Льва Николаевича от 2-го марта 1884 г. записано:

"Две классные дамы просят евангелие".

"Помню, -- вспоминала М. А., -- как-то вечером, у них гости, а мы в кабинете. Сидим мы, считываем, а у О. А--ны глаза слипаются. Часов 12 уже было. А я уговариваю: "Душенька, потерпите, кончим" "Да я не могу". А я все читаю. Вдруг хохот. Л. Н. незаметно подошел, услыхал нас, хохочет.

-- Что вы ее мучаете?

-- Да, как же, Л. Н., надо же кончить.

-- Ну, уж кончите в другой рае.

"Потом узнали мы, опять не от Л. Н--ча, что есть большое "Исследование Евангелия" и "Критика догматического богословия". Стали просить: "Дайте переписать". Показал груду исписанных листков: "Что вы, разве это возможно?" "Давайте мы частями, вместе". "Сумасшедшие и вы. То я был один, а теперь и вы, и Александр Петрович" 1).