Виктор Сытин - Человек из ночи

Радость эта, снова скажу, особая. Как в детстве, все солнечно становится вокруг! На небе ни тучки. Пахнет яблоками. И нет никаких перед тобой преград, и нету тебе забот. Одно чистое ощущение счастья охватывает все твое существо, хотя и не знаешь тогда, по правде говоря, что это именно счастье. Что оно тогда пребывало с тобой, понимаешь потом…

Впервые мне пришлось испытать особую радость «открытия» еще в юности… Мне было шестнадцать, я служил в совхозе «Никольское» под Воронежем-на-Дону «подсобником» и готовился к экзаменам в университет, намереваясь поступить туда экстерном. Работы на поле и огородах иногда было много, иногда бывали легкие дни. Тогда с учебником я уходил обычно в заросли тальника над рекой или на луга, к озерам в пойме Дона, заросшим кувшинками, рогозом и кугой.

Однажды, прислушавшись к беседе агронома с недавно назначенным к нам в совхоз бригадиром-полеводом, узнал такую историю.

— Прошлый год, — сказал агроном, — почти все участки подсолнечника у нас погибли. Появились гусеницы бабочки шашечницы, по-латыни «Мелитея Дидима». Откуда появились — неизвестно. На всходах их не было. Появились и все пожрали!

— Откуда же они прилезли? — спросил бригадир. — Может быть, и теперь нападут?

— В том-то и дело, что никто не знает — откуда. Энтомолог один приезжал из Петрограда, сказал, наверное, они размножаются на каком-то другом растении — «хозяине», а потом переползают на подсолнечник. Как саранча, — она сначала жрет степную растительность или камыши, а затем летит на поля.

— Стало быть, надо найти этого «хозяина»?

— Конечно. Тогда можно было бы принять меры. Выкосить, например, зараженные угодья.

Бригадир повертел головой и вздохнул:

— Я найти не берусь.

Мне часто приходилось наблюдать кирпично-красных в черных шашечках (отсюда и название — шашечница) красивых бабочек на лугах.

«Может быть, попробовать самому найти «хозяина» — растения, на которые эта бабочка откладывает яички?» — подумалось мне.

И в ближайшее воскресенье я пошел в луга левобережья Дона. Стояли тихие, жаркие июньские дни. Над лугами мерцало марево. Белые кувшинки россыпью покрывали зеленоватую, туманную поверхность озер поймы. Голубые и зеленые стрекозы, гоняясь за мошкарой, резво чертили воздух. Везде порхали и бабочки. Голубянки, капустницы, крапивницы. Изредка, плавно взмахивая большими черно-желтыми крыльями, пролетали махаоны — короли царства бабочек. Приметил я и ту, которую так звучно и немного таинственно, точно королеву какую-то, назвал агроном: «Мелитея Дидима». Но на лугах шашечниц летало мало, их явно было больше там, где на границе с поймой реки начинались песчаные полевые угодья с большими участками пустырей, заросших сухолюбивыми травами. Полевые угодья были засеяны просом и подсолнечником, заняты бахчами.

На пустырях шашечницы кружились, присаживались на цветы и снова летали, летали оживленно в одиночку и парами, казалось, беззаботно радовались теплу и золотистому свету, рассеянному в воздухе.

Я присел на бугорок, может быть, старый холмик земли, выброшенный когда-то из норы сурком, застыл в неподвижности и стал наблюдать. Солнце, пробив ткань рубашки, казалось, прожигало меня насквозь, мошкара липла к глазам. Вскоре нестерпимо захотелось пить. А ничего особенного в поведении шашечниц не обнаруживалось. Прошел час, другой, а бабочки эти все так же танцевали, изредка присаживаясь на цветы. Ни одна не опустилась на какой-нибудь листок, чтобы, как можно было бы предположить, оставить там свои яички.

Когда от усадьбы совхоза донеслись удары по куску рельса — сигнал на обед, — вконец измучившись от жары, я побрел домой. Клял себя за зря потерянное время: лучше было бы заняться тригонометрией!

Но на следующий день, проработав на огородах с шести до полудня и освободившись до вечера, я внезапно решил, — в душе царапалось неприятное ощущение, точно чего-то я не доделал, — снова пойти на свидание с «Мелитея Дидима». По дороге мне встретилась девчонка-дачница, смешливая и заносчивая горожанка. Казалась она интересной и привлекательной.

— А кувшинки мне будут? — спросила она, когда я предложил ей интересную охоту за красивой бабочкой «Мелитея Дидима».

— Сколько угодно.

— Тогда, пожалуй, пойду. Только сидеть на одном месте и глазеть на твоих дидимок не собираюсь.

Она повязала голову косынкой и, напевая что-то, пошла впереди.

«К черту шашечниц, — подумалось мне. — Вот нарву ей цветов охапку. Позову потом вечером на Дон купаться».

Кувшинок я нарвал, вымок по пояс и повел спутницу все же посмотреть на моих «дидимок».

Девчонка некоторое время веселилась. Пыталась поймать бабочку, потом скисла — день снова был жаркий — и заканючила капризно:

— Домой пойдем. У меня нос обгорел… Пойдем…

А я разозлился:

— Ну и иди, если хочешь.

— Ах, так! — Девчонка швырнула кувшинки и, разобидевшись, наверное, по праву, побежала к усадьбе совхоза.

Пестрые, кирпично-красные с черными шашечками бабочки продолжали кружиться парами и в одиночку над дышащим зноем пустырем. Снова я клял себя за глупую несдержанность и даже грубость в своем поведении с девчонкой, за потерянное для учебы время. Клял и сидел на облюбованном холмике и смотрел, как танцуют шашечницы. Что-то неосознанное не отпускало меня. Упрямство? Или то самое, что толкает вообще на поиск?

Уже солнце стало клониться к холмам правобережья Дона. Защелкал кнутом пастух, сгоняя стадо в лугах. И тогда я увидел… Одна из шашечниц, покружившись как-то медленно, лениво, отягощенно над бледно-зеленым с голубоватым отливом растением — мыльнянкой, села на длинный сочный листик его и замерла на минуту-другую. Потом поднялась и, как-то неуверенно взмахивая крыльями, полетела в луга. Она выполнила свой жизненный долг. На листке мыльнянки приклеилась кучка зернышек, величиной с маковое, опаловых яичек бабочки!

Обнаружив их, я стал искать такие же кучки на других мыльниках. И нашел! Почти на каждом втором растении были кладки. Из некоторых уже вывелись крошечные гусеницы. Так вот он, «хозяин», растение, где начинают свою жизнь гусеницы шашечницы, пожиравшие потом, уже взрослыми, подсолнечник! Он найден, обнаружен, открыт! Все было забыто в тот час. Капризная девчонка, учебники…

Дотемна пробыл я на пустыре, а ночью стал писать «статью». Ох, как трудно дались мне несколько страничек — описание пустыря, состав растительности, поведение бабочек шашечниц, характер кладки их яичек и т. д.! Извел я множество бумаги, прежде чем, как мне казалось, более или менее связно рассказал о своих наблюдениях на пустыре. Утром я передал написанное агроному. Он прочитал, похвалил и сказал, что пошлет «статью» петроградскому энтомологу, приезжавшему к нам в совхоз прошлым летом, а пустыри прикажет выкосить немедленно.