Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

Теперь же мне было тридцать три, и я стоял в пробке где-то в графстве Вестчестер. Я знал, что мне должно быть грустно: я потерял единственную маму. Но я чувствовал лишь какое-то непонятное смятение и вину. Где мое излияние горя? У меня всю жизнь была мама, а теперь я остался сиротой. Я чувствовал себя отшвартованным, менее привязанным к Коннектикуту, детству, Дариену, маленькому дому возле станции, где мы жили. Женщины, которая родила меня, вырастила, водила к зубным врачам, кормила и любила, просто больше нет. Женщины, которая оплачивала мне уроки игры на гитаре и слушала репетиции моих панк-роковых групп в подвале, больше нет. Она умерла, но слово «умерла» описывает только то, что произошло с телом. А вот «ее больше нет» – это уже о личности.

Пробка на I-95 рассосалась, и мы поехали дальше. Мы проехали Стэмфорд, потом Дариен и приблизились к повороту к дому, где я рос. Я посмотрел на таксометр: 180 долларов. На эти деньги можно было купить пива, приватный танец и немного оксикодона, но их же можно отдать таксисту, чтобы он подвез меня до бабушкиного дома на поминки после маминых похорон.

– Поверните здесь, – сказал я. Он что-то проворчал, включил поворотник и начал перестраиваться.

Мы доехали до бабушкиного дома, и я заплатил. Теперь мне предстояло объяснить бабушке, дядям, тетям и друзьям, почему я проспал единственные похороны своей единственной мамы. Я пересек газон, потом остановился и рассмеялся. У парадного входа меня ждал Пол, стоя рядом с Ли.

Пол и Ли любили мою маму, и для них было бы странным пропустить ее похороны. То, что на ее похороны не пришел я, конечно, намного страннее, но для меня это не менее странно. У Пола на затылке постепенно вырос целый клоунский нимб, потому что в последние несколько лет он сбривал переднюю половину волос, а задние не стриг. Обычно Пол носил платья и панк-роковые футболки, а оставшиеся волосы красил в ярко-оранжевый. Но на похороны он одолжил у кого-то темно-синий костюм примерно на четыре размера больше необходимого и надел черный парик, выглядевший так, словно его стащили с какого-то манекена в Восточной Европе году в семьдесят пятом.

– Потрясающе выглядишь! – сказал я, истерически хохоча.

– Я хотел смотреться респектабельно, – ответил Пол, немного задетый.

– Ты выглядишь очень респектабельно, – заверил его я, все еще смеясь. – Тебя хоть в церковь-то пустили?

– Моби, все уже в доме, – сказал Ли. – Ты только что пропустил похороны мамы – может быть, стоит хотя бы прекратить смеяться?

– Ты прав, – ответил я и перестал.

А потом посмотрел на Пола и опять захохотал.

– Ха-ха-ха! Ты похож на клоуна!

– Я и есть клоун, – согласился Пол и едва не засмеялся сам.

Я все-таки сумел подавить смех.

– Так, ладно, давайте будем серьезными, – сказал я и вошел в дом. Моя семья сидела в гостиной, ела маленькие сандвичи и тихо скорбела. Увидев меня, все встали и начали засыпать меня вопросами. Я объяснился – ну, почти.

– Мой будильник сломался, и я проснулся, только когда Пол позвонил мне из церкви, – сказал я, умолчав о том, что мое подсознание специально переставило время на часах, чтобы я не попал на похороны.

– Твой будильник сломался? Именно сегодня? О, мне так жаль, – сказал дядя Дейв.

Мое подсознание поздравляло себя. «Видишь? – сказало оно. – Они не злятся, они не будут на тебя орать. Они жалеют тебя за то, что ты не попал на похороны!» Но я чувствовал себя подлецом. Я любил свою семью, и, не попав на мамины похороны, я вызвал у них ужасный и совершенно необязательный стресс. Мне она была мамой, но другим приходилась дочерью, сестрой, тетей.

– Ты похож на русского киллера, – сказал дядя Джозеф.

– Как прошли похороны? – спросил я, потом смущенно добавил: – Такие вопросы вообще задают?

Мне рассказали о похоронах. Все прошло очень красиво. Солнце светило в окна той самой пресвитерианской церкви в Дариене, где мама выходила замуж, дедушка преподавал в воскресной школе, бабушка работала волонтером, меня крестили, а мы все проводили сочельники и Пасху.

– Музыка была? – спросил я.

– Мама хотела, чтобы на ее похоронах поставили Morning Has Broken Кэта Стивенса, и мы поставили, – сказал Ричард. У него уже явно комок подкатил к горлу, поэтому я просто молча обнял его.

Мы вышли на задний двор и встали там с сандвичами и пивом в руках. Я посмотрел на Пола в его нелепом парике и опять рассмеялся.

– Где ты его взял? – спросила тетя Энн, с трудом пытаясь не захихикать.

– Ты похож на русского киллера, – сказал дядя Джозеф. И вскоре мы смеялись уже все – даже бабушка.

– Пол, – сказала она, – мы знаем, как выглядят твои волосы. Не надо носить это.

Пол снял свой черный манекенский парик.

– У тебя розовые волосы! – пораженно воскликнул мой восьмилетний кузен Ной.

– Вчера вечером покрасил, – сказал Пол.

Мы улыбались на заднем дворе, держа в руках сандвичи и пиво и стоя под осенним солнцем. Я посмотрел на моих тетушек, дядюшек, бабушку и кузенов и понял, насколько же люблю свою умную, веселую и добрую семью. Я представил себе, как мама смотрит на нас, стоящих под деревьями, и весело смеется вместе с Полом над его нелепыми волосами. Может быть, она тоже была с нами, бесплотная, где-то под дубами, и смотрела на свою семью, мужа, сына, маму, друзей, как они все смеются, как они хоть на мгновение стали счастливыми. И, может быть, именно после этого она попрощалась и отправилась к Богу через осенние листья и небо.

Прошла неделя со дня маминой смерти, и мне нужно было развеяться.

Шел вечер среды, а по средам я ходил в «Окна мира» на вершине Всемирного торгового центра. «Окна мира» – бар и ресторан, который был словно законсервирован в восьмидесятых, – с мебелью в стиле пост-диско и оранжевыми и коричневыми коврами от стены до стены. Он был спроектирован, чтобы впечатлять туристов, и поэтому когда бабушка приезжала ко мне в гости в Нью-Йорк, я ходил обедать с ней туда, на вершину башен-близнецов. Она заказывала куриный салат и чай со льдом, мы шли к окнам и смотрели на Вулворт-билдинг, где много десятилетий трудился ее муж – мой дедушка. Окна доходили прямо до пола, можно было встать в дюйме от стекла и словно парить в тысяче трехстах футах над миром, рассматривая огромную панораму Нью-Йорка и Нью-Джерси.

С год назад один клубный промоутер уговорил владельца «Окон мира» разрешить ему устраивать вечеринки вечерами по средам. Диджеи ставили Герба Алперта, Нэнси Синатру и Fatboy Slim. Люди пили, танцевали и смотрели из окон на Нью-Йорк и все его реки и мосты.

Я немного растолстел из-за того, что слишком много пил, поэтому костюм мне жал, и я в нем выглядел как страховой брокер-южанин, по выходным снимающий любительское порно.