Павел Щёголев - Дуэль и смерть Пушкина [Исследование и материалы]

Каково же было положение Пушкина под гнётом [606] 6подобных запрещений? Не должен ли был он, необходимо, с тою пылкостью, которая дана была ему от природы и [607] 7без которой он не мог бы быть поэтом [608] 8, наконец прийти в отчаяние, видя, что ни годы, ни самый изменившийся дух его произведений ничего [609] 9не изменили в том предубеждении 10, которое раз навсегда на него упало, и, так сказать, уничтожило всё его будущее? [610]Вы называете его и теперь демагогическим писателем. По каким же его произведениям даёте Вы ему такое имя? По старым или по новым? И [611] 1какие произведения его знаете Вы, кроме тех, на кои указывала Вам полиция и некоторые из литературных врагов, клеветавших на него тайно?… что [Все последние произведения его такого рода что] Ведь вы не [занимаетесь] имеете времени заниматься русской литературой и должны в этом случае полагаться на мнение других? А истинно то, что Пушкин никогда не бывал демагогическим писателем 2. Если по старым, ходившим только в рукописях, то они все относятся ко времени до 1826 года; это просто грехи молодости, сначала необузданной, потом раздражённой заслуженным несчастием. Но демагогического, то есть написанного с [612]намерением [произвести возмущение] волновать [613]общество не было между ими и тогда. Заговорщики против Александра пользовались, может быть, некоторыми вольными стихами Пушкина, но в их смысле (в смысле бунта) он не написал ничего, и они [614] 5ему были 6чужды. Это, однако, не помешало (без всяких доказательств) [615]причислить его к героям 14 декабря и назвать его замышлявшим [616]на жизнь Александра. За его напечатанные же сочинения, и в особенности за его новые, написанные под благотворным влиянием нынешнего Государя, его уже никак нельзя назвать демагогом. Он просто русский национальный поэт, выразивший в лучших стихах своих наилучшим образом всё, что дорого русскому сердцу. Что же касается до политических мнений, которые имел он в последнее время, то смею спросить Ваше Сиятельство, благоволили ли Вы взять на себя труд когда-нибудь с ним говорить о предметах политических? Правда и то, что Вы на своём месте [не могли бы верить ему] осуждены [617]думать, что с [618] 10Вами не может быть никакой искренности 11, Вы осуждены [619]видеть притворство в том мнении, которое излагает Вам человек [620] 13, против [коего Вы имеете] которого поднято Ваше предубеждение 14(как бы он ни был прямодушен), и Вам нечего другого делать, как принимать за истину то, что будут говорить Вам о нём другие. Одним [621]словом, вместо оригинала Вы принуждены довольствоваться переводами, [иногда не] всегда неверными и весьма часто испорченными, злонамеренных переводчиков. Я [622] 16сообщу 16Вашему Сиятельству в немногих словах политические мнения Пушкина, хотя наперёд знаю, что и мне Вы не поверите [623], ибо и я имею несчастие принадлежать к тем оригиналам, которые известны Вам по одним лишь ошибочным переводам. Первое: я уже не один раз слышал [от некоторых из переводчиков] и от многих, что Пушкин в государе любил одного Николая [624], а не русского императора и что ему для России надобно совсем иное. [Я знаю, что Пушкин был… Утверждаю] Уверяю Вас, напротив, что Пушкин (здесь говорю о том, что он был в последние свои годы) — решительно был [убеждён] утверждён в необходимости для России чистого, неограниченного самодержавия, и это не по одной любви к нынешнему государю, а по своему [625] 3внутреннему убеждению, основанному 4на фактах исторических (этому теперь есть и письменное свидетельство в его собственноручном письме к Чаадаеву). Второе. Пушкин был решительным противником Свободы книгопечатания и в этом он даже [переходил границы] доходил до излишества, ибо полагал, что свобода книгопечатания вредна и в Англии. Разумеется, что он в то же время утверждал, что цензура должна быть строга, но беспристрастна, что она, служа защитою обществу от писателей, должна и писателя защищать от всякого произвола. Третье. Пушкин был враг июльской революции. По убеждению своему, он был карлист; он признавал короля Филиппа необходимою [626] 5гарантиею 6спокойствия Европы, но права его опровергал и непотрясаемость законного [наследственного права] наследия короны считал главнейшею опорою гражданского порядка… Наконец, четвёртое. Он был самый жаркий враг революции польской и в этом отношении, как русский, был почти фанатиком. Таковы были главные, коренные [627]политические убеждения Пушкина [их можно назвать коренными], из коих все другие выходили как отрасли. Они были известны мне и всем его ближним из наших частых, непринуждённых разговоров. Вам же они быть известными не могли, ибо Вы с ним никогда об этих материях [628]не говорили; да Вы бы ему и не поверили, ибо [629], опять скажу, Ваше положение таково, что Вам нельзя верить никому из тех, кому бы Ваша вера была вниманием, и что [630]принуждены на счёт других верить именно тем, кои недостойны Вашей веры, то есть доносчикам, которые нашу честь и наше спокойствие продают за деньги или за кредит, или светским болтунам, которые неподкупною [631]иногда одним словом, брошенным на ветер, убивают доброе имя. [В этом поставлю примером и себя. Ваше сиятельство никогда не удостаивали меня никаким разговором, хотя несколько обстоятельным; а Вы считали меня если не демагогом, то какой-то вывеской демагогии, за которую прячутся тайные враги порядка: т. е.] Как бы то ни было, но мнения политические Пушкина были в совершенной противоположности с системой [632]буйных демагогов. И они были таковы уже прежде 1830 года. Пушкин мужал зрелым умом и [633] 1и поэтическим 1 дарованием 1, несмотря на раздражительную тягость своего положения [634], которому не мог конца предвидеть, ибо он мог постичь, что не изменившееся в течение десяти лет останется таким и на целую жизнь и что ему никогда не освободиться от того надзора, которому он, уже отец семейства, в свои лета подвержен был, как двадцатилетний шалун. Ваше сиятельство, не могли заметить этого угнетающего чувства, которое грызло и портило жизнь его. Вы делали изредка свои выговоры, с благим намерением, и забывали о них, переходя к другим важнейшим Вашим занятиям, которые не могли дать Вам никакой свободы, чтобы заняться Пушкиным. А эти выговоры, для Вас столь мелкие, определяли целую жизнь его: ему нельзя было тронуться с места свободно, он лишён был наслаждения видеть Европу [635], ему нельзя было своим друзьям и своему избранному обществу читать свои сочинения, в каждых стихах его, напечатанных не им, а издателем альманаха с дозволения цензуры, было видно возмущение. Позвольте сказать искренно. Государь хотел своим особенным покровительством остепенить Пушкина и в то же время дать его Гению полное его развитие; а Вы из сего покровительства сделали надзор, который всегда притеснителен, сколь бы, впрочем, ни был кроток и благороден (как всё, что от Вас истекает).