Александр Письменный - Рукотворное море

— Ничего, — сказал он, — полы покрашу.

— Ты корове рога покрась. Так египтяне делали, — сказал доктор.

— Зачем — корове. Это вообще вещь хозяйственная.

Ванька Коровин родился и рос в желтом доме. Все здесь было выкрашено в желтый цвет. Ванька спал в желтой люльке, купали его в желтом корыте, кормили за желтым столом. Краска была яркая, прочная и хорошо подходила к дому, где все было такое же прочное, сделанное на век.

В тот год, когда родился Ванька, по всему Уралу искали медную руду. Богатейшие залежи окисленной самородной меди на Руднянке, эксплуатировавшиеся Демидовыми около двухсот лет, были наконец исчерпаны. Но остановить завод Демидов не мог, медным рынком завладел бы тогда Уркварт. Его заводы плавили медь, не чувствуя недостатка в руде.

В девяностых годах Уркварт впервые на русских заводах стал применять пиритную плавку [10] Пиритная плавка — способ плавления медной руды, при котором основным топливом является сама руда, содержащая много серы. . Это позволило ему перерабатывать колчедан и обходиться таким образом без самородной меди. И Демидов мог бы на своем заводе, установив ватер-жакеты [11] Ватер-жакеты — плавильные печи. , способом пиритной плавки обрабатывать колчедан, но в Тагильском округе, несмотря на самые тщательные поиски, медного колчедана не удавалось найти.

А геологи Уркварта открывали все новые и новые залежи. Было ясно, что Уркварт владеет каким-то секретом.

В Нижнем Тагиле, в двухэтажном каменном доме, жили купцы Треуховы. Треуховых было три брата. Один ходил в армяке, в сапогах, обильно смазанных дегтем, носил пышную седую бороду и по внешности был человеком благообразнейшим и смиренным. Он водил знакомство с мелким людом, со старателями и горняками, был вхож в родовитые кержацкие дома, куда простому смертному попасть было нелегко. Второй брат был совсем иной складки. Он ходил в сюртуке английского сукна, в штиблетах на резинке, бороду брил и носил бакены. Его упряжка была лучшей в городе, на клубные вечера он являлся в смокинге, ни на рудниках, ни на приисках никогда не бывал и даже гордился этим, а иногда, подвыпив, хвастал и тем, что не знает даже, как выглядит вашгерд или забой в шахте. А третьего брата уже лет десять не видели в Тагиле. И уже забывали, как выглядит он. Только и было известно, что этот Треухов живет всегда в Париже и время проводит в кутежах.

Братья Треуховы, конечно, чуть поменьше, чем Уркварт, но тоже доставляли изрядное беспокойство Демидову. В сравнении с Демидовым они были кустарями, но кустарями, отлично понимающими значение промышленности. Из таких кустарей со временем вырастали крупнейшие заводчики и шахтовладельцы. Со своим капиталом в полмиллиона рублей они обращались ловко и прибыльно. Занимались они всяческими делами, но главным образом скупали золото, платину, серебро и добывали малахит для производства красок и ювелирных работ. Золото и платину они покупали любыми порциями, платили аккуратно, давали кредит, и, если Демидовы платили три рубля за золотник, Треуховы платили на полтинник дороже. Непосредственно всеми делами заправлял первый брат. Он ходил по старательским артелям, он командовал на рудниках. Был он честен, никогда не обвешивал, можно было прийти к нему в контору и, если не застанешь его, бросить мешочек с золотым песком в окошко, а потом прийти за деньгами. Поэтому к Треуховым носили золото даже демидовские старатели.

Второй брат Треухов ворочал делами фирмы. Это был барин, поговаривали, что первый брат обращался к нему на «вы». А третий, заграничный, служил фирме в качестве представителя.

Полковой врач Федорченко играл в клубе с Треуховым-младшим в преферанс. Третьим партнером был полицейский, мужчина тучный и неповоротливый. По обыкновению, Федорченко нервничал и торопил партнеров.

— Рожайте, мон шер, рожайте, — подгонял он.

— Русский человек семь раз отмерит, раз отрежет, — заметил полицмейстер.

— Преувеличиваете добродетели русского человека, — сказал Треухов. — Русский человек ленив и безмятежен. Семь раз ему мерять не свойственно.

— Рожайте, мон шер. Какие вы, право, филозо́фы!

— Русский человек золотой на дороге увидит — полчаса будет стоять: нагибаться или нет, — продолжал Треухов.

— Ну, это вы не скажите, — возмутился доктор, — русский человек бережлив и скареден. Я езжу на охоту с одним любителем глухариного пения, так вот он на своем покосе сковырнул сапогом землю — видит, глина желтого цвета. Послюнявил — красится. Набрал с собой целый ягдташ, теперь у него дом желтым окрашен. Прямо хоть называй лечебницей для душевнобольных.

Треухов внимательно посмотрел на доктора, помолчал немного, потом спросил:

— В лесу, говорите, нашел? А место вы это помните?

— Чего же его не помнить, — рассмеялся доктор. — Мы там частенько костер жгли. А почему это вас интересует, мон шер?

Треухов неуверенно качнул головой:

— Это может быть охра или бурые железняки.

— Ну, уж и охра! Вам всюду золото мерещится, — сказал Федорченко.

Кончилась пулька. Полицмейстер начал подсчет. Треухов встал, собираясь уходить.

— Еще Пушкин сказал: мы ленивы и нелюбопытны, — заметил он.

— Вот это правильно, — обрадовался полицмейстер.

— А как его фамилия? — спросил Треухов Федорченко.

— Кого?

— Да того охотника, который краску нашел.

— Краску! — засмеялся доктор. — Уж вы-то, мон шер, никак не подходите под свое определение русского человека.

Вечером следующего дня к Коровиным постучался старший Треухов. Был он приветлив, добродушен, войдя в дом, пощекотал Ваньке живот сучковатой палкой из афонского дерева и вынул из кармана пряник.

Отец стоял у желтого стола и смотрел на незваного гостя.

— А я к вам, Лазарь Александрович, — сказал старик.

— Прошу садиться, — ответил Коровин и крикнул жене, чтобы подавала закуску.

— Этого не надо бы… — сказал Треухов и отер платком влажные губы. — Впрочем, по маленькой не вредно пропустить.

Все в доме было окрашено желтой краской, но сам хозяин уже забыл про нее. В чулане стояло ведерко, но краской давно не пользовались, и ее покрыла толстая гуттаперчевая пленка.

Мужчины сели к столу и заговорили о надвигающейся войне. Треухов хмурился при этом, как будто его щекочут, и томно вздыхал.

— Не будет этого. Нет, не будет. Война!

Они долго говорили о разных вещах, выпивая и закусывая, но Треухов все еще не объяснял цели своего прихода. Он расспрашивал Коровина, как дела на заводе и много ли прибавилось заказов в связи с надвигающейся войной, жаловался, что устал и поэтому хочет уходить в монастырь, да брат его не пускает. Между прочим, он спросил, где это Лазарь Александрович такой краски достал. Весь дом у него, как крендель над булочной, выкрашен. Коровин, усмехаясь, объяснил, что нашел эту краску на своем покосе. Тогда Треухов всплеснул руками и, встав с табуретки, пошел к хозяину.