Оливер Сакс - В движении. История жизни

Говард же мог бы сойти за шестнадцатилетнего, если бы не складки, которые от крыльев носа спускались к уголкам рта. Рот его был всегда полуоткрыт и обнажал большие желтоватого оттенка зубы, неровные, но мощные, которые постоянно были заняты пережевыванием жевательной резинки. Глаза у Говарда были бледно-голубого цвета, он был высок и хорошо сложен, но движения его были лишены какой-либо грации.

Через некоторое время Говард повернулся и уставился на меня своими бледными звериными глазами. Поначалу он вперился мне в переносицу, потом поле обзора стало постепенно расширяться, включая лицо, видимую часть тела, а потом кабину грузовика и даже дорогу, монотонно движущуюся за окном. Внимание его вскоре угасло, сменившись бездумным мечтательным покоем. Эффект поначалу был странный и беспокоящий. И вдруг с внезапным ужасом и сожалением я осознал, что Говард придурковат.

В темноте Мак издал короткий смешок.

– Ну, как тебе наша парочка? – спросил он.

– Скоро узнаем, – ответил я. – Как далеко ты сможешь меня отвезти?

– Хоть на край земли, – сказал Мак. – Может быть, в Нью-Йорк. Мы там будем во вторник, а может быть, и в среду.

Он вновь погрузился в молчание, но через несколько минут спросил:

– Ты когда-нибудь слышал о бессемеровском процессе?

– Ну да, – ответил я. – Проходил в школе, по химии.

– А слышал про Джона Генри, бурильщика-негра? Он тут и жил. Компания, которая прокладывала туннель, привезла паровой бур, чтобы проходить шурфы; и они говорили, будто человек не сможет с ним соревноваться. Негры приняли вызов и послали самого сильного – Джона Генри. У него руки были толщиной в двадцать дюймов, а то и больше. Джон взял по молоту в каждую руку и забил сто буров в скалу быстрее, чем эта машина. А потом лег и помер. Да, приятель. Это страна стали.

Повсюду нам попадались склады металлолома, автомобильные кладбища; мы переезжали через подъездные железнодорожные пути, ведущие к плавильным производствам. Сама атмосфера была пронизана лязгом стали, словно весь этот небольшой городок Бессемер в штате Алабама был одной огромной кузницей. Языки пламени поднимались вверх из топок и с ревом вырывались из высоких труб.

Только однажды я видел город, освещенный языками пламени: мне было тогда семь лет, и это был Лондон 1940 года, ставший объектом бомбардировок.

После того как мы промахнули Бессемер и Бирмингем, Мак разговорился и рассказал о себе.

Он купил грузовик за двадцать тысяч пятьсот – пятьсот сразу, двадцать тысяч в рассрочку на год. Грузовик мог брать до тридцати тысяч фунтов груза и ездить повсюду – Канада, Штаты, Мексика, были бы приличные дороги да возможность делать деньги. В среднем за десятичасовой рабочий день Мак проходил четыреста миль; работать большее количество часов в день было запрещено законом, хотя кто из нас не нарушает законы? Всего он на грузовике, с небольшими перерывами, двенадцать лет, а с Говардом на пару – шесть месяцев. Ему тридцать два года, живет во Флориде, у него жена и двое детей, и в год он зарабатывает тридцать пять тысяч.

Из школы Мак убежал, когда ему было двенадцать. Выглядел он старше своих лет, а потому стал путешествующим коммивояжером. В семнадцать стал полицейским, а в двадцать уже имел славу эксперта по огнестрельному оружию. В том же году он попал в перестрелку и едва избежал выстрела в лицо, в упор. Тогда-то нервы его сдали, и он решил стать водителем, хотя до сих пор остается почетным сотрудником полиции Флориды, в знак чего ежегодно получает один доллар.

– Ты когда-нибудь участвовал в перестрелке? Нет? А я бывал, и столько раз, что и не припомню – и как полицейский, и уже водителем. Если заглянуть под сиденье, то там спрятан мой «дружок». Пушки есть у всех, кто ездит по дорогам. Хотя лучшее оружие в драке без оружия – это кусок фортепианной струны. Если захлестнешь ее петлей на шее противника – он уже ничего не сделает. Стоит потянуть струну – голова и отвалится. Это как сыр резать. – Мак проговорил это с явным удовольствием.

Чего он только ни возил в своем грузовике – и плоды опунции, и даже динамит. Теперь возит только мебель, хотя сюда может попасть вообще что угодно из обстановки. Сейчас у него в фургоне обстановка семнадцати жилищ, включая семьсот фунтов разных гирь и колец для штанги (имущество бодибилдера, который переезжает из Флориды), рояль из Германии, лучший из тамошних лучших, десять телеящиков (прошлой ночью на остановке они один сняли и включили) и старинная кровать с балдахином, которую нужно доставить в Филадельфию. При желании в ней можно в любое время поспать.

Кровать с балдахином вызывала в Маке ностальгические воспоминания, и он принялся рассказывать о сексуальной стороне своих приключений. Похоже, всегда и везде он пользовался невероятным успехом у женщин, хотя его симпатии были отданы лишь четырем. Это была девица из Лос-Анджелеса, которая удрала из дома в его грузовике, а он и не знал. Потом были две девственницы из Вирджинии; он переспал с обеими одновременно, а потом они много лет снабжали его одеждой и деньгами. И наконец, была нимфоманка из Мехико, которая могла за ночь переспать с двадцатью мужиками и требовать еще.

Он постепенно разогревался, недавняя скромность исчезала. Наконец Мак явился в своем полном блеске: Сексуальный Атлет и Великий Рассказчик. Для одиноких женщин он был даром Господним.

Именно в процессе этой декламации Говард, который лежал на заднем сиденье в каком-то вялом ступоре, навострил уши и начал выказывать первые признаки оживленности. Увидев это, Мак принялся было подшучивать над парнем, а потом и вообще подстрекать: сегодня на ночь, говорил Мак, он притащит в кабину девчонку, а его, Говарда, запрет в фургоне. А если Говард будет вести себя как надо, то он обязательно найдет ему настоящую девку (слово «девка» Мак произносил с двойным «ф»: «деффку»). Говард раскраснелся, от волнения дыхание его участилось; наконец, почти обезумев, он бросился на Мака.

Пока они возились в кабине, наполовину в шутку, наполовину всерьез, баранка грузовика болталась из стороны в сторону и машина опасно виляла по полосе шоссе.

Но между такими потасовками Мак еще и занимался, на неформальных основаниях, образованием Говарда.

– Ну-ка, Говард, скажи, – начинал он, – как называется столица штата Алабама?

– Монтгомери, грязный ублюдок!

– Именно так. Не всегда столицей делают самый большой город штата. А теперь посмотри: вот дерево, называется орех-пекан.

– Пошел к черту, мне плевать! – ворчал Говард, но тем не менее поворачивал голову в нужную сторону. Часом позже мы свернули на стоянку где-то в самых дебрях Алабамы – Мак решил, что именно здесь нам лучше провести ночь. Местечко называлось «Счастье дороги».