Оливер Сакс - В движении. История жизни

– Ну и дураки мы с тобой! – произнес Шеппард.

Я кивнул – что еще можно сказать?

Мне он понравился сразу, как только я увидел его в Центральном спортивном зале ИМКА в Сан-Франциско. Это произошло в самом начале 1961 года. У него было замечательное имя: Мел. По-гречески это «мед» или «сладкий». Когда Мел сообщил, как его зовут, целая цепочка образов пронеслась в моем сознании: «медовый», «медоточивый», «медоносный»…

– Красивое имя – Мел, – заметил я. – А я – Оливер.

У него было крепкое тело атлета, с мощными плечами и бедрами, и безупречно белая гладкая кожа. Мел сказал, что ему девятнадцать лет и что он моряк – его судно, ракетоносец «Нортон Саунд», базировалось в Сан-Франциско, и когда у него было время, он приходил в зал ИМКА тренироваться. Я тоже интенсивно тренировался, намереваясь в скором времени поставить рекорд в жиме из положения сидя, и наши часы тренировок иногда совпадали.

После занятий и душа я вез Мела на мотоцикле к нему на корабль. Он носил мягкую светло-коричневую куртку из оленьей кожи (оленя он сам подстрелил в Миннесоте, своем родном штате), а я давал ему свой запасной шлем. Я думаю, мы были отличной парой, и меня всегда покалывало возбуждение, когда Мел садился на заднее сиденье, обхватив меня за талию. Он говорил, что впервые сел на мотоцикл именно со мной.

Мы наслаждались компанией друг друга ровно год – год моей интернатуры в больнице Маунт-Цион. На выходные мы с Мелом уезжали на мотоцикле за город, жили в палатке, купались в прудах и озерах, а иногда боролись. В эти моменты меня била дрожь, явно эротической природы; то же самое, вероятно, испытывал и Мел. Эротикой были пронизаны сами прикосновения наших тел, хотя в них не было открыто выраженной сексуальности. Да и сторонний наблюдатель не увидел бы в наших прикосновениях ничего, кроме чисто спортивного контакта двух молодых тел, увлеченных борьбой. Оба мы гордились брюшными прессами и тем, что каждый мог легко из положения лежа поднимать прямые ноги более сотни раз подряд. Когда я это делал, Мел садился на меня верхом и, забавляясь, каждый раз, когда я поднимал ноги, слегка тыкал мне в пресс кулаком. Я поступал так же.

Это приводило меня в волнение. Думаю, Мела тоже. Он обычно предлагал «Давай бороться» или «Давай прокачаем пресс», но это не было явно выраженным эротическим призывом. Мы могли бороться или работать над мышцами пресса и одновременно получать удовольствие. Пока наши отношения не пошли дальше.

Я понимал, что Мел чувствует, хотя полностью и не осознает этого, страх перед сексуальным контактом с другим мужчиной. Но я предполагал, что он испытывает ко мне особую привязанность, которая могла бы помочь ему преодолеть этот страх. Я также понимал, что должен двигаться вперед очень осторожно и мягко.

Наши идиллические взаимоотношения, наш невинный «медовый месяц», во время которого мы наслаждались настоящим и совсем не думали о будущем, длился целый год, но, по мере того как приближалось лето 1962 года, нам нужно было начать что-то планировать.

Морская служба Мела подходила к концу – мой приятель отправился на службу прямо со школьной скамьи и теперь думал о колледже. Я же должен был отправиться в Лос-Анджелес в аспирантуру при Калифорнийском университете, а потому мы с Мелом решили снять общую квартиру в калифорнийской Венеции – поближе к местному пляжу и спортивному залу на «Побережье мускулов», где мы могли бы тренироваться. Я помог Мелу заполнить документы для поступления в колледж Санта-Моники и купил ему подержанный «БМВ», близнеца собственного мотоцикла. Ему, правда, не нравилось получать от меня денежные подарки, а потому он нашел работу на ковровой фабрике, совсем недалеко от нашего дома.

Квартира была маленькая – студия и кухонька. У нас с Мелом были отдельные кровати, а остаток площади квартиры был заполнен книгами, постоянно растущими в количестве журналами и моими рукописями. У Мела же было совсем немного вещей.

Как хорошо бывало утром: мы вместе завтракали и пили кофе, а потом каждый шел своей дорогой на работу – Мел на ковровую фабрику, я в Калифорнийский университет. После работы мы отправлялись в спортзал на «Побережье мускулов», а потом на пляж, в «Кафе Сида», где собирались все наши мускулистые знакомые. Раз в неделю мы ходили в кино, и раза два в неделю Мел самостоятельно выезжал на мотопрогулку.

Напряженными были вечера: я не мог сконцентрироваться, потому что остро, даже слишком остро ощущал физическое присутствие Мела, и не в последнюю очередь – его зверино-мужской запах, который я так любил. Мелу нравился массаж, и часто, лежа обнаженным на кровати, он просил меня помассировать ему спину. Я обычно садился на него верхом, в своих тренировочных шортах, и лил ему на спину масло, приготавливаемое из говяжьей ножки – то самое, с помощью которого мы придавали особую мягкость и эластичность нашему байкерскому наряду; потом я медленно массировал его мощные, отлично оформленные мышцы спины. Мел, расслабившись, отдавался движениям моих рук. Мне же это нравилось настолько, что часто я бывал на грани оргазма. И все было бы хорошо, если бы я на этой грани оставался – можно притвориться, что не происходит ничего необычного, и все! Но однажды я не сдержался: мгновение, и вся спина Мела оказалась покрыта моим семенем. Когда это произошло, он напрягся, потом встал и без слов прошел в душ.

Остаток вечера мы не разговаривали; было ясно, что я зашел слишком далеко. Мне неожиданно вспомнились слова матери, а также то, что инициалы ее полного имени складывались в имя «Мел» – Мьюриэл Элси Ландау [24] На англ. аббревиатура из первых букв имени матери О. Сакса выглядит идентично написанию имени Мел. .

На следующее утро Мел, с напряжением в голосе, сообщил, что собирается найти себе другое жилище и переехать. Я ничего не сказал, но почувствовал, как к моим глазам подступают слезы. Незадолго до этого, во время одной из наших вечерних прогулок на мотоциклах, Мел говорил, что встретил молодую женщину (не такую уж и молодую, в сущности, – у нее было двое детей-тинейджеров), которая пригласила его жить в ее доме. Ради нашей дружбы он тогда отказался от этого предложения, но теперь, как он полагал, ему следовало уйти. Хотя он и надеется, что мы останемся «добрыми друзьями».

С этой женщиной я не встречался, но чувствовал, что она «украла» у меня Мела. Лет десять спустя, думая о Ричарде, я недоумевал: неужели такова моя судьба, что мне всегда выпадает влюбляться в «нормальных» мужчин?

Когда Мел переехал, я почувствовал себя отвергнутым и страшно одиноким и именно в эту пору, в целях компенсации, обратился к наркотикам. Я снял небольшой домик в каньоне Топанга, одиноко стоящий на холме возле незаасфальтированной дороги; здесь я принял решение больше не жить ни с кем и никогда [25] Через несколько лет каньон Топанга станет меккой для музыкантов, художников и хиппи всех мастей, но в начале 1960-х, когда я там жил, это было малонаселенное и тихое местечко. Дома у грунтовых дорог стояли достаточно далеко друг от друга, а воду мне приходилось доставлять в пятисотгаллоновых емкостях и хранить в баке. .